Алексей вернулся к кровати, снова сел рядом с Ицхаком.
- Если б только можно было понять, почему, за что, в чём каяться…
- Если ты о них, то тут лишь вопрос твоей веры в жизнь загробную, если веришь, то должен утешиться тем, что Господь поступит с их душами в соответствии своей мудрости и милосердию, если были они виновны - зачтёт им их кончину как искупление, если были невинны - то воздаст им сторицей, сокровищами истинными. А если о себе - то думаю, ты не прав, ты не в немилости у Господа, я как раз вижу немалую милость Божью на тебе.
- Что?!
- Сам посуди. Дожить до таких лет при таком-то недуге. Иметь, пусть и не при себе сейчас, близких людей… Сперва - когда о тебе сказали, что ты сирота, я думал, что ты куда несчастней нас с Леви, если тем более твои родители отказались от тебя из-за твоего недуга, а не умерли, когда ты был младенцем. Но по твоим слезам сейчас я подозреваю, что если ты и не жил с ними долгое время, то по крайней мере знал достаточно хорошо и любил… Иметь кого любить - великое счастье, оно куда важнее, чем здоровье. И наконец, то, что ты здесь, хоть твои родные и убиты как преступники, о твоей судьбе позаботились… Если уж на твоём пути встретился… Никольский…
- Его не так зовут на самом деле, - дёрнулся Алексей.
- Да знаю я, - ответил Ицхак.
Это было ещё одним шоком.
- Знаешь? Хотя да, почему бы и не знал…
- Мы ведь с ним знакомы ещё до тебя, я думал сначала, ты знаешь… Когда-то Аполлон Аристархович очень верил людям… Нет, он и сейчас верит, но тогда очень часто верил людям в том, что они сами о себе говорили, и судил по тому, что внешне они производили впечатление благородных, порядочных людей. К счастью, они не успели глубоко втянуть его в свои дела, да может быть, глубоко и не хотели, понимая, что некоторые детали заставят его насторожиться, однако пользовались его помощью, и этого оказалось достаточно, чтобы привлечь к нему внимание Чрезвычайной Комиссии. И поскольку помощью его они хоть и дорожили, но не настолько, ведь была она мала - они решили пожертвовать им, приписав ему больше, чем он на самом деле делал. Якобы, это он у них осуществлял связь с антибольшевистскими силами за рубежом, какие-то важные бумаги якобы через него шли… Не поленились даже написать несколько писем якобы от его имени, образец его почерка у них был, а он таков, что подделать его не очень сложно… Однако то ли подделали всё же не очень хорошо, то ли спутались в каких-то показаниях, за что-то ведь зацепились. А чего стоило поверить? Ведь и родственники у него есть во Франции и Голландии, и посылки из-за рубежа он получает - с книгами и журналами по медицине. Если подумать, очень даже удобная схема, чтобы подобным образом сноситься с сообщниками. И что бы было с Аполлоном Аристарховичем - думаю, понятно, а что было б с нами всеми - это вообще хороший вопрос… Но его отпустили, впредь велев друзей выбирать аккуратнее. Тут ещё надо помнить, что никто из них по образованию и прежней своей профессии не сыщик. Отличать правду от лжи только кажется легко, попробуй представить себя на их месте и скажи, сумел бы быть уверен, что не отпустил преступника, не отправил в тюрьму невиновного? После этого он стал к большевикам иначе относиться. Он и теперь, конечно, по убеждениям с ними не совпадает, да и откровенно не очень разбирается в идейно-политических тонкостях, но он говорит: «Нет ничего хорошего, когда лечить берётся недоучка или дилетант, однако когда человек умирает, а вокруг нет ни одного врача, кто бы взялся - слава богу, что берётся хоть кто-то».
- Почему же ты не сказал? Почему не поправлял, когда я называл его Никольским?
- Понял так, что это зачем-нибудь нужно, чтобы его имя с твоим никак не было связано. Зачем и почему - это я тебе хоть и сейчас предположений сотню выдать могу, но до истины вряд ли додумаюсь. Когда после того разговора перед твоим днём рождения понял, что ты не совсем сирота… В общем, знаешь, не сложно было понять, что с твоей семьёй какое-то такое дело связано, что всё там очень непросто…
С середины сентября Аполлон Аристархович устроил, чтобы его воспитанники брали себе задания в ближайшей бывшей гимназии, а ныне красной пролетарской школе. С уровнем было у кого как, в том числе различно и по разным предметам, Леви, например, очень хорошо знал математику, потому что неожиданно, при его художественной натуре, её любил, зато посредственно знал географию, но её, прочем, посредственно знали все - в периоды обострения болезни взирать на карты было ещё сложнее, чем держать в руках какую-нибудь книгу. Сложнее было с Миреле, обычно Лилия Богумиловна читала ей вслух, потом приходил Аполлон Аристархович и беседовал с нею о прочитанном. С историей таким образом получалось очень хорошо, а вот с математикой было совсем плохо - если общий счёт, со всеми бусинками и деталями, Миреле усвоила отлично, то уравнения и дроби шли плохо, да практически никак - она не могла представить, что это такое, и запомнить столько всего тоже было сложно. Аполлон Аристархович обещал достать для неё специальные материалы для обучения незрячих - такие есть, хоть и мало распространены, Миреле, правда, полагала, что не стоит занимать себя ещё и этим - раньше вот слепых вообще редко учили, так что может быть, хватит с неё и этого.
Алексей однажды спросил доктора, нельзя ли как-нибудь вернуть Миреле зрение, или это тоже неизлечимо. Аполлон Аристархович ответил, что наверняка можно, ведь она слепая не с рождения, а ослепла от болезни, когда была маленькой.
- Когда-нибудь научатся лечить и врождённое. Медицина нынче движется вперёд огромнейшими шагами.
- Это верно, - кивнула Анна, - в сравнении с тем, как бывало.
- Ну да, - покачала головой Лилия Богумиловна, - бывали ведь времена и народы, когда считалось, что лечить людей чуть ли не греховно, вроде как, лечит только Бог, и если он тебя не вылечил - то это во искупление, терпи и не ропщи. К счастью, у русских на этот счёт есть поговорка «на Бога надейся, да сам не плошай».
В общем, если вопрос действенных и значительных перемен в их здоровье упирался в необозримое будущее, то вопрос образования Аполлон Аристархович находил куда более своевременным и злободневным, и благими пожеланиями отнюдь не собирался ограничиваться. После того, как из школы к ним один за другим наведались учителя, чтобы протестировать их уровень знаний, все они были зачислены в классы (учителям пришлось поломать над этим голову, ибо более неоднородно обученных детей они ещё не встречали) - заочно, конечно, ввиду здоровья, и получили задания на ближайший месяц. Учителя обещали приходить к ним по крайней мере раз в две недели - если урвут время среди адской своей занятости, школа чудовищно переполнена, в классах ученики разных возрастов, либо классы одних лет, да разных уровней - одни свободно падежи отвечают и дроби складывают, а к другим приходишь слушать, как они по слогам читают. Учителей не хватает, да многие и опыта работы с классами не имеют - учительствовали в свои гимназические годы, подрабатывая уроками. Конечно, в городе, да ещё и в столице, всё было даже замечательно в сравнении с провинциями, но об этом кто не знал, а кто не вспоминал. Недовольство было, естественно, и не только объёмом, но и условиями, и задачами работы.
- Нашли задачку, - пожаловался учитель математики, в очередной раз пришедший проверять задания у подопечных доктора, - учить детей нищих и пьяниц! Великовозрастные остолопы, а умеют только своё имя кое-как коряво написать, сидим вот, азбуку осваиваем… За это время, думается, козу можно было грамоте обучить.
- Позвольте усомниться, - покачал головой Аполлон Аристархович, - не обучили бы, если уж человека не можете.
- Как же их обучишь, если они необучаемы! Да и сами, откровенно, не стремятся, им это не нужно. Сбегают с уроков, опаздывают, хамят… Многие из них, кажется, уже тоже пьют, и на что им знания? В них мозгов природой не вложено, не от кого, из них вырастет то же, что из родителей…
- Эка беда, не хотят, сбегают… Это ж какому ребятёнку, особенно если мальчишке, не интереснее лучше во дворе с друзьями поиграть, чем за партой сидеть? А вы убедите, заинтересуйте! …А вот тут, Виктор Сергеич, вы прямо скажу, говорите неверно и даже очень дурно. Как врач вам говорю, мозг не наследуется, он у каждого свой. Конечно, есть какие-то врождённые задатки, кому какие науки лучше даются, у кого к музыке способности, у кого к живописи… Но если б дети не могли превзойти родителей, то представьте, в какой стране мы бы сейчас жили! Разве были б у нас учёные, изобретатели, писатели, было такое архитектурное великолепие городов, были корабли и железные дороги? А это-то всё мы получили тогда, когда лишь немногие имели достойное образование, представьте, какой великой будет наша страна, если дать возможности каждому из её сынов и дочерей! Да, пусть не все из них изобретут новые машины, напишут великие произведения или построят здания, которые удивят наших потомков, многие из них будут обычными скромными тружениками, однако возможности надо дать каждому. Не угадаешь, из кого выйдет новый Ломоносов! Вот что я вам скажу, сударь, вы бы лучше сменили работу, шли бы хотя в кочегары, и то больше толку будет. Не любя детей, ничему вы их не научите.