Как ни гнала она досадливо от себя это сравнение, а оно упорно возвращалось. В самом деле, сколько ни раздражалась она на эту суетливую заботливость, на эту неуместную, как ей казалось, шутливость и игривость - а не стань сейчас Владимира с нею рядом, что бы было? Каждый раз, когда ей казалось, что теперь-то терпение её кончится на его несерьёзность и мягкотелость, он говорил или делал что-нибудь такое, что заставляло по-другому посмотреть на него, зауважать. Каждый раз, когда внутренне ей думалось: на такого-то мужчину женщине и взглянуть постыдно, замечала она, что очень даже обращают на него внимание молодые сестрички, может, и оттого обращают, что велик ли тут вообще выбор, на фоне очень и очень многих он весьма даже хорошо смотрится… А всё ж. А он? Не замечала она, чтоб с какой-либо особой у него хоть что-то грозило завязаться. Любезностями перекидывался, шутками перешучивался - и ничего.
- Всё за вами, Лайна Петровна, хвостиком бегает, - сказала как-то Зиночка, тогда внутреннюю досаду, возмущение этим смешливым замечанием вызвала - вот радость-то, вот спасибо, вот как ей лестно! - а потом и странное удовольствие, какое-то совсем детское тепло на сердце, как бывало, когда ловила на себе взгляд какого-нибудь юного курсанта, по детской ещё неискушённости не умеющего маскировать эмоций. Что говорить, если судить да песочить Владимира, стоит и признать - мало ли встречалось ей сильных, серьёзных, сдержанных, мало ли прекрасных образцов мужского характера, мужской доблести? Без сомнения восхищающих, и уважение вызывающих, и даже трепет… и ко всем было в большей мере товарищеское - даже сплюнуть захотелось это слово, словно прилипшую к губе семечковую шелуху, вот ведь навязалось, проклятое! - скорее жажда уважения, оценки, признания… Да, именно так. От мужчины действительно достойного, образцового одних только комплиментов и ухаживаний желать казалось даже пошлостью. В самом деле, коль она не одну только обаятельную наружность в них ценила, а прежде всего тянулась к уму и характеру, то и хотелось ей с этим умом и характером взаимодействовать, не затворяя этого драгоценного кладезя условностями и преходящими романтическими глупостями, ну а для вздохов, комплиментов и щенячьего обожания вот такие Владимиры есть… Так подумала и успокоилась на какое-то время.
В начале февраля пришёл очередной эшелон. Татьяна была среди встречающих. Мороз этой ночью выдался на редкость трескучим и злым, даже знать не хотелось, на какой отметке был бы сейчас термометр - видела его Татьяна редко, у больницы их было два и у обоих окна затянуло морозным рисунком так, что с большим трудом в просветы можно было что-то разобрать, а у неё времени не было стоять да выглядывать. Да и что это меняло? Кому-то надо было встречать, вот она и пошла, куда легче, чем послать кого-то другого. Шуба, шапка, огромные высокие пимы, не сваливающиеся с ног только благодаря шерстяным носкам - ничто не спасало. Ледяные иголочки кололи тело, пальцы уже начинали предупреждающе ныть, обещая по возвращении в тепло адские муки. Санитары расторопно перегружали в грузовики носилки с ранеными, водители подпрыгивали и хлопали себя по рукам и ногам, потом, не выдержав, бросались тоже что-нибудь тащить - в работе хоть немного теплее. Она слушала краткие сводки о состоянии прибывших, принимала больничные листки, у кого было…
- Эй, сестричка! - окликнули её из тамбура вагона, - Лайна Пертуовна, пойдите на минуту!
Голос был женский, и только - не знакомый. Татьяна очень удивилась, кто мог знать её здесь по имени, тем более позвать так - не искажая отчество на русский манер.
Поднявшись в тамбур, она увидела молодую чернокудрую женщину в форме сестры милосердия, сердце захлестнула смутная тревога. И по мере того, как женщина, как бы бегло и невзначай, но при том внимательно оглянувшись по сторонам, отвела её вглубь тамбура, в угол, как бы загораживая собой, эта тревога, ожидание чего-то серьёзного и едва ли радующего, росли.
- Вот, значит… Хорошо, что случилось поймать тебя здесь, не пришлось ехать разыскивать… Не смотри, не беспокойся, если без тебя уедут, потом один грузовик вернётся сюда, я договорилась… Разговор есть.
Татьяна постаралась как бы незаметно передвинуться так, чтобы если что, проскочить к выходу, при том спокойно-выжидательно глядя в лицо женщины - в привлекательных, хотя и довольно резких чертах ей чудилось что-то знакомое, хоть и не могла она вспомнить - откуда.
- Недоверчива… Это хорошо. Не бойся, пожелай я тебя похитить - поверь, ты б сделать ничего не смогла, даже подумать о том не успела бы. Хотя конечно, в этом мы не такие мастера, как… некоторые… Новости у меня для тебя. Рада б была, если б хорошие, но - наоборот. Не больно-то много в этом смысла, но - знать ты, действительно, должна. Предупреждён - вооружён.
- Что-то с… ними? - Татьяна просто не могла даже вымолвить такое предположение - что что-то случилось с матушкой или отцом. Или, может быть, сёстрами, братом? Может быть, кого-то из них схватили, раскрыли? Мигом взяла себя в руки - ещё никаких причин ахать тут перед неизвестно кем не получила.
- Да, с твоими родными.
- Мои родные здесь, и живы-здоровы, слава богу, - а сердце так и колотилось уже не в груди даже, где-то в горле, мешая говорить, застилая глаза ужасом и паникой, - кроме брата… Может быть, вы хотите сказать, что брат мой не погиб?
- Твоих отца и матери больше нет в живых. Их и всех, кто оставался с ними. Так вот вышло, новость совсем не новость, но до ваших краёв сама могла и не дойти, извини, только сейчас смогла сюда добраться…
- Что?! Да кто вы такая? Почему я вас слушать должна? - хотелось наброситься, бить, визжать, как ненормальной, на куски разорвать, но только кулаки крепче сжимала, словно саму себя удерживала, только до крови кусала посиневшие губы.
- Тише, не кричи. Юровская я, Римма Яковлевна.
Сползла по стенке, без сил, без единого звука. Нет, нет, не может такого быть, не бывает такого… Слишком, слишком это жестоко, немыслимо, это кошмар, не правда, это сон, не явь… Эти слова послышались, эта женщина повиделась, самой этой ночи - не было, нет, она проснётся…
Сильные, спокойные, с какой-то прямо не женской хваткой руки подняли её, поставили на ноги, легонько встряхнули за плечи.
- Когда? Как это случилось? Почему? - всё ещё с надеждой, что какая-нибудь ошибка, что неточно…
- Всё, как и предполагалось. Точнее, предполагалось всё же, что хотя бы дней пять есть в запасе, удастся что-то придумать, раздельно вывезти - переодеть, загримировать, в багажном вагоне провезти, да хоть в товарняке, уже чего только не думали… Не успели. Вовремя с вами успелось. Сразу же, как вас развезли, на следующую же ночь… с ними было покончено.
- То есть как - покончено? - яростно прошипела Татьяна. Выразить то, что клокотало у неё внутри, она просто не смогла бы никакими словами, никакими интонациями. Её тело, её уста не привыкли к выражению подобных эмоций. Её голова не привыкла к такому шквалу мыслей, летящих подобно разносимым взрывом обломкам её прежней жизни, её надежд, - кто это сделал, как он смог, как он смел? Как вы допустили?