Выбрать главу

Вот тебе и яичко к Пасхе! Шел на сартовское безобразие, напал на саратовскую бабу. Сидит побитая, синяк ладонью маскирует, да еще жеманничает сквозь сопли. В соседней комнате хнычет ее сестра.

И такие бабы не первый случай. Насыпало сюда переселенцев, думали, в Туркестане горы золотые, потом мык-мык без земли, у самих – дети. Кого из детей не могли насытить, стали тайком рассовывать по богатым туземцам, стыд и только.

– Подпиши!

– Чего?

– Слова свои подпиши.

Они в участке, в окне греет солнце, подсушивая натворенные дождем дела.

В носу пристава чесалось, словно туда забралась муха; чихнул, вытер простудную слезу. «Всё от сырых ног. – Поглядел на бабу. – Дура!»

– Крестик рисуешь? – спросил он, заметив манер, которым подписалась.

– Крестик, – ответила баба и на всякий случай снова зарыдала.

– Что ж тебе в православии скучно было? Что ж ты от крестика-то… Что вздыхаешь?

– Да о сестре подумала…

«Сестру надо тоже в протокол, – решил Скопцов. – Но сначала – этого…»

Этот, сожитель ее, сидел на лавке и будто дремал.

Обычный сарт, борода торчком. «Накормил ее, пригрел, она и влюбилась. А может, и любопытство детское толкнуло: “Интересно с черненьким!” Мозги-то еще несовершеннолетние…»

Поманил его:

– Менгя келинь!

Тот очнулся и заиграл желваками.

Спрошенный Мир-Азим Мир Татжибаев, проживающий в махалле Парчибак в собственном доме, объяснил, что с Александрой Свободиной он познакомился впервые в виноградных садах Ташкентского уезда, арендуемых Аванесовым. Склонила к знакомству сначала сама Александра, она стала усиленно за ним ухаживать и предлагала вступить с ней в любовную связь. Первое время он опасался каких-то неприятностей, но впоследствии решился. Но когда Свободина стала его уговаривать вступить с ней в магометанский брак, он этого обстоятельства напугался и уехал от нея в г. Оренбург. Но внезапно, недели через две, прибыла туда Свободина. Никакой мулла их не венчал в Оренбурге, а какой-то грамотный татарин или сарт прочитал им молитву магометанского бракосочетания, и с того времени они и живут как муж и жена. Свободина исповедывает теперь магометанскую веру и окончательно отпала от православия. Всё это было сделано по добровольному желанию Свободиной, и он, спрашиваемый, ни к каким ухищрениям лести жениться на ней не прибегал. Имя и фамилию того человека, который читал молитву магометанского бракосочетания, он не знает и не может указать, где он живет.

Подпись сартовская.

«Соловей!» – злился Скопцов, занося всю эту ерунду в протокол. В лицо Мир Татжибаева он уже не смотрел, устав от его наглого выражения. Наглого и опасливого, с подмаргиванием. Хотел даже приказать, чтоб не моргал. «Соловей какой! Сама, мол, на шею ему кидалась. А она сидит ему в синяках и подпевает».

Скопцов вздохнул; от своей половины такой преданности он не наблюдал. «Потому что жестче с бабами надо. Кулак показывать иногда, чтобы не забывали, как он выглядит». И поглядел на свой солидный кулак; сарт заморгал еще чаще.

– Ну вот что… – начал Скопцов. И перебил себя чихом. «Заболею, – подумал, отираясь. – А-а! Гори всё синим пламенем…»

Синее пламя разорвало небо.

Епархиальный противомусульманский миссионер-проповедник отец Елисей Ефремов раскрыл зонт.

По зонту зачастило, но не сильно. Дождь таял, почти не касаясь земли. Душно. Город растворялся за спиной. Впереди, в очищенном воздухе, желтела степь. Кое-где еще облака, но вид их был миролюбивый. Вдали красовались своими вершинами горы.

Отец Елисей ехал в Свято-Николаевский монастырь.

Лентой тянулись туркестанские тополя с серебристой с испода листвой. Навстречу попадались сарты в пестрых халатах; охая на всю степь, тащились арбы. Иногда выглядывали две-три сартовские мазанки, с неизбежной чайханой и треньканьем двуструнного саза.

В саквояже миссионера-проповедника трясся двойной бутерброд и обернутый «Туркестанскими ведомостями» Ф. Ницше «Так говорил Заратустра», едкая книга.

В монастыре миссионера ждало дело сестер Свободиных.

Дело было начато еще весной. Пока летали меж ведомствами бумаги, наступил июнь. Отец Елисей тоже всё был занят докладами. Ислам наступал, и забот у противомусульманского миссионера-проповедника хватало и без любвеобильных сестер.

Но тут дело просочилось в местные газеты. В монастырь, куда определили Свободиных, явились корреспонденты и фотограф с техникой. Игуменья Лидия встретила представителей прессы кротко, прогуляла их по монастырю, до Свободиных не допустила: «Поймите, господа, их состояние…» Господа несолоно хлебавши осмотрели еще монастырскую птицеферму, сделали пару снимков и вернулись в город даже несколько одухотворенными.