- А не надо его отключать, оно давно уже само отключилось. Не чу в ствуешь, какой холод? Котел-то на электричестве. Так что, панове, над е вайте шубы и подползайте к камину, пока дрова не кончились.
- Может, спать будем? - Макс бесцеремонно потеснил Лиду на к у шетке. - Без пяти четыре все-таки.
- А ты сможешь уснуть? - спросила она.
- А вам не кажется, что нам надо поговорить? - раздался странно спокойный голос Оксаны.
- То есть? - насторожился Миша.
- Не надо строить из себя идиотов. Ситуация - затасканная до н е приличия. Генка, думаю, не сам об тумбочку грохнулся. "Смерть под пар у сом", "Десять негритят" и так далее. Дом, отрезанный от окружающего мира, погасший свет. И труп гостеприимного хозяина. Нас здесь шестеро. У каждого, как водится, была возможность его убить. И мотив.
* * *
24 декабря 1999 года
"Какая мерзкая погода!" - с брезгливой гримасой простонала Лора. Она ныла всю дорогу, с той самой минуты, как только вышла из дома. В аэропорт ехали на машине Макса, вчетвером. Одинцовы должны были присоединиться к ним уже в Пулково. Вадим и Оксана как-то подавленно молчали, но Лора говорила за всех. Наверно, не существовало в мире ничего, что ее в этот момент не раздражало бы.
"Интересно, как Лорка протащит через таможню свою заветную сумочку? - подумала Оксана. - Ну, шприцы брать с собой и необязательно, этого добра везде полно. Но вот морфин... А ведь запас нужен немаленький". Она рассеянно смотрела в окно и размышляла, куда Лора может попытаться спрятать наркотик и что будет, если ее с этим самым наркотиком задержат.
Почему-то вспомнился тот день, когда Макс пришел к ним, пьяный в дребедень, и сказал, что Лорка подсела на иглу. И так это было на Лору похоже, что даже дежурного "не может быть" выдавить не удалось. То ли ей не удалось скрыть своего настороженного, чуть брезгливого отношения, то ли Лора каким-то другим образом угадала ее мысли, но где-то через неделю она зашла к Оксане (Вадима дома не было) и, глядя ей прямо в глаза, отчеканила: "Ксюха, ты не беспокойся, мы с Максом проверились и на СПИД, и на гепатит - чистенько. Это он настоял, хотя я никогда чужой иглой не кололась ".
Оксане стало неловко, словно ее застали за какой-нибудь интимной процедурой. Заметив это, Лора усмехнулась и вышла, хлопнув дверью. Несколько дней Лорина усмешка не давала жить спокойно, каждый раз, вспомнив о ней, Оксана краснела и с досадой встряхивала головой. "Ну и плевать я на вас всех хотела! - говорил весь Лорин облик. - Вы такие чистенькие и правильные, а я такое говно, но подстраиваться под вас не собираюсь!"
Впрочем, очень скоро Оксана поняла, что изводить себе рефлексиями по поводу соседки не стоит. Это не тот человек, который, в свою очередь, будет долго страдать из-за того, что о нем думают окружающие. Лора по-прежнему заявлялась без приглашения поболтать, покурить, попить кофейку, не желая понимать никаких намеков на "срочные дела" или что-нибудь тому подобное. Выставить непрошеную гостью под зад коленом Оксана не решалась. Не потому, что была таким уж робким кроликом и не от излишней деликатности - ее работа к мягкости и робости не располагала. Просто Лора была бесплатным приложением к Максу, а отношения с Максом у Вадима сложились давным-давно, и вмешиваться в это было бы...
Оксана задумалась. А чем это было бы? Макс ей не нравился. Точно так же, как и Лора. По ее мнению, они друг друга стоили. Вульгарная бесцеремонная баба (да-да, именно баба, хотя ей всего-то двадцать семь) и хамоватый алконавт, похожий на подержанного Керубино. Конечно, она могла бы встать в позу и заявить Вадиму: твои соседи - полные придурки, и я не жалею их видеть. Но... Во-первых, это означало выставить не с самой лучшей стороны себя, а во-вторых, у самой Оксаны тоже была парочка подруг, которых Вадим не переваривал. Поэтому приходилось соблюдать паритет: она терпела Макса с Лорой и Лешу Хитонена с его противными крысиными глазками и бесцветной, словно вылинявшей бороденкой, а Вадим, в свою очередь, честно старался не плеваться серной кислотой, услышав в телефонной трубке голос Марины или Ольги. Так что пытаться нарушить статус кво не стоило в любом случае.
Подслеповатое декабрьское солнце сияло вовсю, снег искрился, как шампанское. Оксана всегда любила предновогодние дни больше, чем сам праздник. Любила за приятно волнующую атмосферу ожидания, за надежду на чудо, которое все равно не совершится, за предвкушение нового, лучшего. Это была иллюзия, которая разбивалась каждое первое января, не принося, однако, разочарования, но вновь и вновь, как птица Феникс, возрождалась в конце года.
Радио каждые две минуты напоминало о том, что сегодня католический сочельник, и захлебывалось в пожеланиях и поздравлениях. "А к нам-то какое отношение имеет католическое Рождество? - в которой раз подумала Оксана. - Мы-то ведь православные. Мало своих праздников, загребем и чужие. Была бы водка, а праздник найдется. Хотя обидно немного, весь мир празднует, а мы..."
Впереди показалась площадь Победы, два высоких дома-"клыка". Когда Оксана была маленькая и их семья должна была получать квартиру, ей было так жаль, что новый дом будет в Гавани. Она даже просила отца - на полном серьезе! - расклеить у "клыков" объявления: а вдруг кто-то захочет поменяться? Вспомнив об этом, Оксана улыбнулась, но тут же улыбка ее погасла.
Из остановившейся "Чайки" вышли молодожены. Похоже, они приехали возложить цветы к монументу Защитникам блокадного Ленинграда. Короткая шубка, которую девушка набросила на плечи, не скрывала огромный живот. Обычно к таким парам Оксана относилась с ноткой снисходительного превосходства: надо же, дотянули до последнего! Но сейчас ей стало так обидно и горько, что слезы едва не брызнули из глаз.
"Какое солнце яркое, даже глаза заболели", - пробормотала Оксана в ответ на немой вопрос Вадима и нагнулась достать из кармашка стоящей в ногах сумки носовой платок. От резкого движения низ живота снова отозвался тянущей болью, и ей пришлось собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы не разрыдаться.
...Врач, моложавый холеный красавец с аристократической сединой в черных, как смоль, волосах, смотрел на нее с таким участием, что Оксане вдруг захотелось завизжать и вцепиться ногтями ему в лицо. Только не сидеть вот так, захлебываясь в его приторно-притворном сочувствии.
Три дня подряд она сдавала всевозможные анализы и проходила на редкость неприятное и болезненное обследование. И вот пришла за результатом. Впрочем, результат был на лицо. То есть на лице у эскулапа. Лучше бы он сказал ей все с дежурной озабоченностью, которая испаряется, как только пациент закроет за собой дверь. Так Оксане было бы легче. Потому что тот горестный сироп, который источало лицо гинеколога, позволял заподозрить худшее: а вдруг он действительно ее жалеет?! Этого Оксана вынести уже не могла.
- Я не могу сейчас сказать вам точно, по какой причине в раневую поверхность проникла инфекция. Возможно, дело было в недобросовестности врача, который делал чистку, в матке остались ткани плода... Так или иначе, воспаление было очень сильным и, к сожалению, перешло в хроническую форму. Более того, оно затронуло практически все репродуктивные органы...
- Извините, - перебила Оксана, - прежде чем объяснять все это, скажите прямо, я смогу иметь детей?
Помолчав, гинеколог одернул манжеты халата и осторожно сказал:
- Конечно, утверждать однозначно сложно...
- Да или нет?
- Нет.
И хотя Оксана подозревала это сама, услышать страшное известие из чужих уст - из уст специалиста! - было все равно что узнать о подписанном тебе смертном приговоре.
- А... из пробирки? - спросила она, пытаясь справиться с нахлынувшей волной отчаянья.
- Очень сомнительно, - покачал головой врач. - Понимаете, даже у относительно здоровых женщин это получается не всегда. Все-таки природа придумала, наверно, оптимальный способ. А у вас, Оксана Владимировна, внутренняя поверхность матки сильно пострадала. Впрочем, даже если бы дело было только в этом! У вас чудовищные спайки обеих. И то, что вы смогли забеременеть - это чистая случайность.