Я беру с собой фонарик, клюшку для гольфа, кухонный нож и батончики с арахисовым маслом, чтобы соблазнить Осси вернуться в свое тело. Чеснока у нас нет, и приходится заменить его цветной капустой в надежде, что вампиры, которых я встречу, будут близоруки и легковерны. Я открываю дверь, выхожу наружу и отправляюсь в путь, пробиваясь сквозь горячий удушливый воздух.
Добежав до мангровых деревьев, я останавливаюсь. Меня вдруг охватывает ужас, не дающий двинуться дальше. А вскоре с болот доносится знакомый дикий рев. У меня внутри все обрывается. С моей сестрой происходит нечто кроваво-страшное. Я моментально оказываюсь по ту сторону леса и, спотыкаясь, несусь к пруду. Перед глазами у меня все плывет, ноги обжигает крапива. Кажется, я мчусь целую вечность. Луна скрывается за облаками.
Мне так хочется, чтобы этот безумный бег вернул мне мужество, как это случается с храбрыми маленькими девочками, о которых читаешь в книгах, особенно с теми, кому помогают умные кошки. Но мной движет не мужество, а животный страх. Я не хочу остаться одна. И стану защищать Осси от любого чудовища, будь то призрак, злодей или древний ящер, чтобы спасти ее ради собственного блага.
Приближаясь к пруду, я чувствую себя как натянутая пружина и готовлюсь к бою. Но оказывается, что сражаться мне не с кем. Ни Птицелова, ни аллигатора, никакой нечистой силы. В лунном свете стоит моя голая, как стебелек, сестра, а ее красные юбки лежат у ее ног, словно опавшие листья. Склонившись над темной водой, Оцеола поет:
При дневном свете тело Осси выглядит как неубранная постель, мятая и неряшливая. Но в лунном свете моя обнаженная сестрица сияет какой-то неземной красотой. Для меня нагота Осси, ее роскошная грудь – своего рода откровение. Сама я плоская, как блин, усыпанный коричневыми родинками. А моя неуклюжая сестрица унаследовала мамину фигуру.
На коже Осси происходит какое-то движение. Когда она идет к воде, с ее волос и плеч градом падают сверкающие искры. Да это же ящерицы! – догадываюсь я. Она стряхивает свою живую кольчугу, и та опадает с нее, как чешуя. Ее липкие драгоценности, шипя и извиваясь, шлепаются в пруд. Я застываю, зачарованная этим зрелищем. Вскоре наготу моей сестры не скрывает больше ничего, и только на ногах у нее краснеют следы от колючей травы. Дыхание у меня перехватывает, я не могу вымолвить ни слова. А Оцеола, продолжая произносить заклинание, начинает входить в воду.
– Осси, нет! – кричу я и уже не могу остановиться.
Но лезть в воду опасаюсь, во всяком случае, пока не посмотрю, что там за трясина. Я опускаю руку в карман комбинезона, чтобы достать фонарик, и обнаруживаю там глаз Сета, мой талисман. С горестным библейским воплем я кидаю его в спину Осси.
– Оцеола!
Это придает мне храбрости. Но глаз, не долетев до цели, падает в пруд. Я представляю, как он погружается в красный ил, глядя своим зрачком на ноги Осси, подергивающийся… При воспоминании о чем? В предвкушении чего? Я не могу сообразить, что происходит. Но точно знаю, что она меня покидает.
Я жду, когда Осси снова появится над водой, однако поверхность пруда остается ровной и блестящей, как мамино зеркало, и на ней тускло светятся лишь листья кувшинок. Я чувствую, как под водой тело Осси медленно опускается на дно.
– Не смей! – кричу я. – Не смей тонуть!
И бросаюсь за ней в пруд. Черная вода течет сквозь пальцы, заливая глаза, уши и рот, а я все молочу и молочу руками, пока не натыкаюсь на холодное тело. Схватив Осси за плечи, рывком вытаскиваю ее наверх и изо всех сил плыву к берегу, волоча ее за собой. Ничего такого сверхъестественного в духе суперменов и героических пони я не совершаю. Просто отчаянно борюсь, шлепая руками по воде и пытаясь нащупать вязкое илистое дно.
– Ава, – захлебываясь, бормочет Осси. – Что ты делаешь? Отпусти меня!
Мы начинаем драться, используя приемы из нашего шоу аллигаторов. Наконец с торжествующим криком я вытаскиваю сестру на берег пруда и, схватив за черные ступни, пытаюсь оттащить подальше от воды. Осси плюется грязью и, судя по ее слепой ярости, она все еще одержима. К левой щеке прилип лист кувшинки.