Я видѣлъ двѣ фигуры: одна изъ нихъ принадлежала Тому, а другая, рядомъ съ первой, Люси! Вся кровь бросилась мнѣ въ голову Тысяча маленькихъ огоньковъ заискрилась въ моихъ глазахъ. Я едва держался на ногахъ; но, сдѣлавъ усиліе, я прильнулъ къ окну и обратился въ слухъ. Голосъ Люси я услышалъ первымъ.
— Тс! сказала она: — я слышу шумъ; кто-то идетъ сюда. Спокойной ночи! спокойной ночи!
— Я ничего не слышу, отвѣчалъ Томъ: — это вѣтеръ сбиваетъ засохшія листья и бросаетъ ихъ въ окно.
Казалось, они оба стали вслушиваться, а потомъ опять заговорили.
— О, миссъ Люси, не бѣгите отъ меня такъ скоро, поговорите со мной еще немного. Теперь мнѣ рѣдко удается видѣть васъ; а если и случится иногда, то какъ нарочно при другихъ, такъ что мнѣ нѣтъ никакой возможности высказать вамъ все, что лежитъ на моей душѣ. Цѣлый день я думаю объ васъ, а ночью съ нетерпѣніемъ ожидаю наступленія утра, чтобъ снова находиться въ одномъ домѣ съ вами, въ надеждѣ увидѣть васъ передъ уходомъ, — хотя надежды эти почти никогда не сбываются. Мнѣ кажется, я во всемъ несчастливъ, исключая только…. мнѣ кажется, что вы любите меня немного…. скажите правду, Люси.
— Да, Томъ, я люблю, и даже очень люблю. Я говорила уже вамъ нѣсколько разъ и не стыжусь повторить это. Я ни отъ кого на скрыла бы любви своей, еслибъ вы не запрещали мнѣ. Но къ чему мнѣ тревожить себя пустыми опасеніями, почему вы считаете себя несчастнымъ? Я не знаю, почему бы мнѣ не открыться ему во всемъ. Онъ самое добрѣйшее созданіе въ мірѣ, и я знаю, что отнюдь не станетъ противиться тому, что такъ близко касается моего счастія. Кромѣ того, вы его лучшій любимецъ, и я увѣрена, что онъ будетъ въ восторгѣ отъ одной мысли, что мы полюбили другъ друга.
— Нѣтъ, Люси, нѣтъ! вы ни слова не должны говорить ему. Что онъ подумаетъ обо мнѣ? что онъ подумаетъ о Томѣ Лотонѣ, который кромѣ маленькаго жалованья ничего на имѣетъ, а между тѣмъ вздумалъ имѣть виды на богатую невѣсту, которыя, не сказавъ ему ни слова, цѣлыя мѣсяцы ставитъ западни — я употребляю въ этомъ случаѣ его выраженіе — который наноситъ позоръ ему, какъ вашему опекуну, допустившему бѣднаго писца своей конторы говорить съ вами наединѣ.
— Все это вы говорили мнѣ много разъ; но ни въ какомъ случаѣ это не можетъ быть препятствіемъ нашему счастію. Деньги мои дѣлаются для насъ несчастіемъ, и я готова даже отказаться отъ нихъ, въ полной увѣренности, что мы и безъ нихъ будемъ счастливы. Еслибъ намъ пришлось ждать долго, то мы могли бы тогда видѣться открыто; намъ не нужно было бы искать случаевъ для тайныхъ свиданій и опасаться, что мы поступаемъ дурно. Вы не знаете, Томъ, что одна мысль объ этомъ дѣлаетъ меня несчастною. Прежде я никогда не имѣла тайны, которую боялась бы открыть предъ цѣлымъ миромъ, а теперь вечеръ за вечеромъ я просиживаю съ тѣмъ, отъ котораго ничего не должна бы скрывать, и чувствую, что я обманываю его. Каждый разъ, какъ только онъ взглянетъ на меня, мнѣ такъ и кажется, что онъ все уже знаетъ, что онъ считаетъ меня лукавой дѣвушкой и хочетъ узнать, долго ли я буду разыгрывать свою роль. Нѣсколько разъ я покушалась разсказать ему все, вопреки вашимъ совѣтамъ, и упросить его, чтобы онъ не сердился, что я несмѣла признаться ему прежде. Я приняла бы на себя всю вину и сказала бы, что я уже любила васъ прежде вашего признанія. Однимъ словомъ, лучше сказать, нежели оставаться въ такимъ непріятномъ положеніи!
— Люси! воскликнулъ Томъ, прерывающимся голосомъ: — вы не должны…. вы не должны даже думать объ этомъ. Я не могу представитъ себѣ, чтобы въ вышло тогда, еслибъ онъ узналъ про все. Это погубило бы насъ, быть можетъ, даже послужило бы причиной къ нашей вѣчной разлукѣ, заставило бы его ненавидѣть насъ обоихъ и не прощать насъ до самой своей смерти. О, Люси! я еще не все сказалъ вамъ. У меня есть еще что-то весьма серьезное.
— Скажите, что же это? Вы пугаете меня!
— Подойдите сюда поближе: я скажу вамъ на ушко. Но нѣтъ, нѣтъ! я не скажу. И пожалуста не просите, чтобы я сказалъ вамъ. Это еще можетъ быть, одна только мечта, которая запала въ мою голову, потому что я очень безпокоюсь за насъ и представляю себѣ всякаго рода бѣдствія, которыя являются какъ будто нарочно для того, чтобъ сдѣлать насъ несчастными. Но, ахъ! если догадки моя справедливы, то мы и въ самомъ дѣлѣ несчастны. Мнѣ кажется, никакое несчастіе не можетъ сравняться съ этимъ.