Через две недели я летел в Нью-Йорк, чтобы присутствовать при произнесении им речи на обеде в клубе «Метрополитен».
«Когда меня просят выступить, я обычно говорю, что лишь затрону вопрос о разведке, — начал Кейси, — о которой я свободно говорить не могу. Поэтому я буду говорить о международных делах, которые я знаю хуже, но могу говорить более спокойно». Его слова были встречены продолжительным доброжелательным смехом. Здесь он, несомненно, чувствовал себя гораздо непринужденнее, чем в Кембридже. Отказ конгресса выделить деньги для «контрас» рассердил Кейси, и он разоткровенничался. Он заявил, что США фактически находятся в состоянии войны с Советами. «Но это — необъявленная война, — заявил Кейси и сравнил нынешнее время с годами, когда Гитлер не принимался всерьез. — Марксизм-ленинизм, — сказал он, — выпустил на свободу четырех предвестников апокалипсиса: голод, болезни, войну и смерть».
Кейси ударился в публичные разглагольствования, чего никогда не делал раньше. «В оккупированных странах — Афганистане, Камбодже, Эфиопии, Анголе, Никарагуа, — в которых марксистские режимы либо были навязаны, либо держатся за счет внешней силы… происходят разрушения, сравнимые с причиненными Гитлером Европе сорок лет тому назад».
Кейси вновь предложил мне лететь в своем самолете. Мы говорили о Рейгане, «контрас», Ливане, терроризме, его друзьях, денежных средствах, целях. Он рассказал о своем детстве в Квинзе, простых и постоянных привязанностях. Он вспомнил о драках, которые происходили на пути к школе. Это было после первой мировой войны, в 20-х гг., когда мальчишки сбивались в группы и устраивали драки. «Нас били, мы били», — говорил он. Помнит ли Кейси ребят, которые били его? «Конечно, вы думаете, что я что-то забываю?» Он жестко посмотрел на меня, его рот был полон орехов. «Особенно тех, от кого мне доставалось».
Он вернулся к вопросу о «контрас» и к поражению при голосовании в конгрессе. «Какая-то непонятная ситуация. Белый дом не может одновременно делать два дела. Президент интереса не проявляет. У него есть свои принципы, но он не обращает внимания на цели, не говоря о способах их достижения». Кейси горестно покачал головой.
— Президент не обращает внимания на советский ползучий экспансионизм.
Кейси поражала пассивность президента, безразличное отношение к своей работе и в целом к жизни. Он никогда не созывал совещаний и не определял повесток дня. Он ни разу не сказал Кейси: «Давай, сделай это» или «Выполните то-то», если такие просьбы не высказывались другими лицами или не подсказывались событиями. Внутри этого человека существовала какая-то эмоциональная стена. Возможно, это шло от отца, алкоголика и безработного в годы «великой депрессии». С удивлением Кейси обнаружил, что президент работает с девяти до пяти часов по понедельникам, вторникам и четвергам и с девяти до часу дня по средам, причем вторую половину дня он отводил верховой езде или физическим упражнениям. Между часом и тремя по пятницам он отправлялся в Кэмп-Дэвид. Во время работы в Овальном кабинете у президента нередко появлялось два или даже три часа свободного времени. В такие моменты он просил принести письма своих сторонников и отвечал на них. В своей резиденции многие вечера он проводил наедине с Нэнси. Они даже ужинали перед телевизором. По вечерам в субботу в Кэмп-Дэвиде, где они могли бы принимать любого гостя из любой страны мира, Нэнси и Рональд вместе с обслуживающим персоналом просматривали два старых или новых художественных фильма. Казалось, этим Кейси хотел сказать, что президент отказывался от применения данной ему власти и исполнения возложенных на него обязанностей.
Кейси находил Рейгана странным. Рейган ранее говорил, что остался бы в кино, если бы имел больший успех. Хотя он и был общительным человеком, настоящих друзей, кроме Нэнси, у него не было. Будучи по характеру ленивым и рассеянным, он, однако, обладал почти фотографической памятью и мог за несколько минут выучить наизусть страницу сценария или речь и затем прекрасно ее воспроизвести. Кейси серьезно изучал Рейгана, но, по его словам, понять его не мог.