— Мне это нравится, — одобрил губернатор, улыбаясь. — А когда следующая казнь?
— В июле, то есть через восемь месяцев.
— Через восемь месяцев? Замечательно!
— Да. Нам повезло.
Губернатор посмотрел на Барри и поинтересовался:
— Что нового сегодня утром?
— У нас или в стране?
— И там, и там.
— У нас, конечно, разбившиеся в Ираке вертолеты, но и дело Драмма по-прежнему не сходит с первых полос. Вчера похоронили девушку, и об этом написали в дюжине газет как о главной новости. В редакционных статьях требуют введения моратория на казнь. Противники этой меры наказания совсем обезумели. В воскресенье здесь устраивают митинг, на котором ожидается двадцать пять тысяч человек.
— Где именно?
— Через дорогу напротив Капитолия. Будет настоящий цирк!
— А мы в это время окажемся в чудесной Фаллудже, — заметил губернатор.
— Не могу дождаться, — поддержал его Уэйн.
— А в целом в стране, — продолжал Барри, — все без особых перемен. Много шумят левые и поменьше — правые. Губернаторы Огайо и Пенсильвании открыто говорят о введении моратория на время всестороннего изучения вопроса о смертной казни.
— Это понятно, — пробормотал губернатор.
— Сторонники отмены никак не могут успокоиться, хотя и не говорят ничего нового. К поднятому ими шуму уже все привыкли, вопрос теряет остроту.
— А что насчет рейтингов?
Барри поднялся и потянулся.
— Утром я разговаривал с Уилсоном. Из-за этого дела мы потеряли десять пунктов, но шестьдесят один процент зарегистрированных избирателей Техаса по-прежнему за смертную казнь. Похоже, я выиграл, ребята, и вам придется раскошелиться. Что до моратория, то здесь цифры просто удивительные. Шестьдесят один процент поддерживают смертную казнь, но почти пятьдесят процентов выступают за отсрочку в приведении приговора в исполнение.
— Это временное явление, — заявил Уэйн. — Пусть волны немного улягутся. Подождем: когда грабители расправятся с какой-нибудь мирной семьей, о Драмме больше никто и не вспомнит. Тогда все забудут о моратории и вспомнят, почему выступали за смертный приговор.
Губернатор поднялся и подошел к любимому окну. На улице демонстранты размахивали транспарантами и плакатами. Казалось, они стояли повсюду — возле резиденции губернатора, на лужайках вокруг Капитолия, а у здания апелляционного суда на растяжке было крупно написано: «Мы работаем до 17.00. Идите к черту!». В протесте объединились люди разных национальностей и социальных групп — от постаревших хиппи до «Студентов против смертной казни». Губернатор ненавидел их всех — они не относились к его избирателям.
— Джентльмены, я принял решение, — торжественно произнес он. — Я не поддерживаю моратория и не созываю чрезвычайного заседания законодательного собрания для рассмотрения этого вопроса. Мы не станем превращать законодательное собрание в цирк и устраивать очередное шоу. У нас и так достаточно проблем.
— Надо проинформировать об этом СМИ.
— Подготовьте заявление, но пусть его озвучат после нашего отъезда в Ирак.
В пятницу после обеда Кит отправился в офис Элмо Лэйерда для короткой встречи. Дана занималась детьми и не могла составить ему компанию, правда, не очень и стремилась. Теперь, когда Бойетт оказался за решеткой, Кит уже не настаивал, чтобы она постоянно находилась у него на глазах, и ей хотелось немного побыть одной.
Нападение Бойетта и последовавший за ним арест широко обсуждались в прессе, и Киту опять досталось. Отец Лилли заявил, что «часть вины за нападение лежит на этом лютеранском священнике из Топеки», и его слова подлили масла в огонь критики в адрес Шредера.
Учитывая характер преступлений, совершенных Бойеттом, родные Лилли Рид были рады благополучному исходу, но возмущались тем, как этот закоренелый насильник мог оказаться на свободе и угрожать их дочери. По статьям некоторых газет можно было сделать вывод, что Кит вытащил Бойетта из тюрьмы, а затем помог ему скрыться в Техасе.
Элмо рассказал о своей беседе с окружным прокурором. Хотя в данный момент Кита не собирались подвергать судебному преследованию, ситуация по-прежнему оставалась неопределенной. Окончательных решений еще принято не было. Журналисты осаждали окружного прокурора звонками, и уже зазвучала критика.