Тут проснулась Джеси и заплакала, требуя грудь. Айрис сунула ее Виолетте в руки:
— Покорми ее — избавишься от лишнего молока. А потом мы с тобой поговорим. Я докажу тебе, что ты ошибаешься. Джадд тебя любит, и, когда мы доберемся до Техаса, все будет хорошо. Вот увидишь. И я тоже тебя люблю, Виолетта. И всегда любила. И папа с мамой тебя любили.
Виолетта с ребенком пошла было к выходу, но тут ее глаза упали на медальон, который Айрис всегда носила на ленточке на груди. Внутри был дагерротипный портрет Айрис. Медальон ей подарила мать, потому что Айрис была очень на нее похожа. Виолетту тогда это сильно обидело — мать словно бы безжалостно напомнила ей, что она не так красива, как они с Айрис.
Виолетта схватила медальон и с силой дернула его. Ленточка разорвалась. Айрис ошеломленно воззрилась на Виолетту, а та со злостью проговорила:
— Мне осточертело смотреть на этот медальон! Он все время напоминает мне о том, какая между нами разница. За эти годы я на него насмотрелась. Мне кажется, что я ненавижу тебя, Айрис.
Уже произнося эти слова, Виолетта поняла, что это неправда. Груди ее заболели еще больше. Не в силах выносить эту муку, она прижала к себе ребенка Айрис.
— Ладно уж, сейчас покормлю. Может, хоть на это сгожусь, — тоскливым голосом сказала она.
Виолетта ушла с ребенком в заросли шалфея довольно далеко от лагеря и принялась кормить племянницу. Грудь болеть перестала. Джеси, насытившись, заснула у нее на руках, прижав к щекам крошечные кулачки. Капельки молока высыхали в уголках ее розового ротика. Но Виолетту терзало чувство вины перед сестрой. Айрис ни разу в жизни ее не обидела. Разве она виновата, что у Виолетты не сложилась жизнь?
Виолетта думала о муже: может, Айрис права и он примет ее, несмотря на то что их ребенок умер? Виолетта любила Джадда до самозабвения. Ей казалось, что она была в него влюблена еще маленькой девочкой. Она дала себе клятву быть ему хорошей женой и надеялась, что, когда у них родятся дети, Джадд полюбит ее — хотя бы за то, что она мать их детей. «А как мне удержать его теперь, — тоскливо думала она, — когда ясно, что детей у нас больше не будет?»
Она взглянула на медальон, который все еще сжимала в кулаке.
«Надо отдать его Айрис. И извиниться перед ней. Господи Боже мой, как я могла наговорить такого родной сестре?»
Виолетта осторожно, чтобы не разбудить спящую девочку, приподнялась и хотела было встать на ноги, как вдруг тишину, стоявшую над равниной, нарушил какой-то странный звук, похожий на раскаты грома. Подняв глаза, Виолетта увидела, что в небе нет туч. И в следующую секунду поняла, что гул, который она слышит, — это топот копыт по иссохшей земле. Потом из лагеря донеслись испуганные крики женщин и детей, возгласы мужчин, пытавшихся организовать оборону и защитить свои семьи от быстро приближавшихся индейцев.
Воинственные клики команчей заглушили все остальные звуки. Они стремительно налетели на беспомощный лагерь и осыпали его тучей стрел из луков. Некоторые стрелы несли горящую паклю и поджигали брезентовые покрытия фургонов.
Парализованная ужасом, Виолетта наблюдала эту страшную картину, прижимая к груди Джеси. Увиден, как стрела пронзила горло Люка, старшего сына Айрис, она закричала, но крик застрял у нее в горле.
У Виолетты подкосились ноги. Опершись одной рукой о землю — в другой она все еще держала младенца, — она сквозь заросли шалфея беспомощно наблюдала жуткую картину резни. У нее на глазах были убиты люди, которых она так хорошо узнала за последние недели, которых считала друзьями, чуть ли не родными. Желчь поднялась к горлу, она дрожала всем телом. Ей было видно, как Люк пытался защитить Айрис, которая упала на землю, сжимая в объятиях одного из своих мертвых сыновей.
Последнее, что увидела Виолетта, прежде чем впасть в беспамятство, это как томагавк раскроил череп Люка.
А вот к Айрис Бог не был так милостив: она не потеряла сознания. Она как бы застыла в шоке и не могла ни говорить, ни шевелиться. Дикари с раскрашенными лицами попрыгали с лошадей и окружили ее.
К этому времени она одна осталась в живых.
Индейцы оживленно переговаривались между собой. Их главарь сказал, что эта женщина очень красива — он это заметил еще издалека и решил, что, прежде чем отправить ее вслед за братьями и сестрами, они попользуются ее телом. Другой индеец принялся с ним спорить, утверждая, что она должна достаться первой ему — ведь это он уложил томагавком ее защитника.
Но один из воинов взглянул на ее грудь и крикнул товарищам, чтобы они оставили женщину в покое. Он слез с лошади, подошел к Айрис и, дернув ее за руку, заставил встать на ноги, чтобы лучше ее рассмотреть. Айрис не могла держаться на ногах, и индеец, вглядевшись в мокрые пятна у нее на груди и убедившись, что это не кровь, а молоко, отпустил ее, и она рухнула на землю, безутешно рыдая.
— У нее в груди молоко! — торжествующе крикнул он остальным. — Наш вождь ей обрадуется — ему нужно женское молоко для сына.
Индейцы согласно закивали, вспомнив, что у вождя несколько дней назад умерла жена Лунная Звезда. Сейчас его сына подкармливали другие индианки, у которых были грудные дети, но сыну вождя уже четыре года, и ему надо больше молока, чем оставалось у индианок. Вождь обрадуется, когда ему приведут эту женщину, ведь она будет кормить только его сына.
Индеец, который разглядывал Айрис, дал знак увести ее.
— Оставим ее пока жить. Когда она будет больше не нужна Большому Медведю, пусть он сам решит, что с ней делать. Может, в награду он позволит нам получить свое.
Айрис не понимала, о чем говорят индейцы, и не знала, что ее решили пощадить. Да если бы и знала, ей было бы все равно: жизнь потеряла для нее всякий смысл.
Единственным ее утешением было, что она не видела, как убили ее новорожденную дочку и сестру Виолетту.
Виолетта с трудом выходила из забытья, которое защитило ее разум от страшной реальности. Она услышала плач ребенка. Кто это плачет — ее дочка? Нет, ее дочка умерла. Но она слышала плач голодного ребенка и постаралась прийти в себя, несмотря на ноющую боль в груди.
Она открыла глаза и в ужасе огляделась, вспомнив, что произошло с ее спутниками. Джеси лежала рядом с ней на земле, махала ручками и дрыгала ножками, пытаясь освободиться от жаркого одеяла.
Виолетта не обратила на нее внимания, но с колотящимся от ужаса сердцем встала на колени и поглядела в сторону лагеря через заросли шалфея, который укрыл ее от индейцев.
От одного взгляда на то, что недавно было лагерем, кровь застыла у нее в жилах. Она даже не смогла заставить себя пойти туда и поискать среди трупов своих родственников. Пусть Айрис останется в ее памяти красавицей.
Ребенок закричал громче: да что же это такое — никто не обращает на меня внимания! Девочка крутила головой и чмокала губами, инстинктивно пытаясь найти сосок.
Виолетта, у которой кружилась голова, а к горлу подступала тошнота, сумела все-таки взять себя в руки и отвернулась от жуткой сцены побоища, хотя знала, что она навсегда останется у нее в памяти. В небе кружили стервятники. Нет, индейцы живых не оставляют.
Сколько же времени она была без сознания? Раз ребенок опять проголодался, значит, прошло несколько часов. Тут Виолетта заметила, что солнце склоняется к горизонту. Выходит, она пробыла в бессознательном состоянии почти весь день. Неудивительно, что ребенок заходится в голодном крике.
Виолетта взяла Джеси на руки и приложила ее к груди. Девочка тут же затихла. «Что же мне делать?» — ломала голову Виолетта. Несмотря на горе и ужас пережитого, ей хотелось жить. Ей показалось, что ребенку жарко — на лбу у девочки выступили капельки пота. Виолетта развернула одеяльце и вдруг нащупала в одном его углу что-то твердое. Заинтересовавшись этим твердым комком и радуясь, что может отвлечься от случившегося, она распорола шов и с удивлением увидела, что Айрис зашила в одеяло кошелек, в котором была пачка денег.
— Они достанутся Джеси, дорогая сестричка, я уж об этом позабочусь, — сказала она сдавленным голосом. — Ты уже не узнаешь, как я раскаиваюсь в том, что тебе наговорила, но по крайней мере я выращу твою дочку. Выращу, как свою собственную…