– Успокойтесь, мсье Жоссе. Могу вас заверить, что у меня нет никакого предвзятого мнения на ваш счет.
– А у инспектора в комиссариате Отейя было.
– С вами плохо обращались?
– Да… Довольно грубо… Употребляли такие слова… В конце концов кто знает, если бы на его месте были…
– Вернемся к началу вашей карьеры в Париже. Через сколько времени вы познакомились с женщиной, которая стала вашей женой?
– Примерно через год… Мне было двадцать пять лет. Я работал в английской аптеке в предместье Сент-Онорэ, когда встретил ее…
– Она была одной из ваших клиенток?
– Да.
– Ее девичья фамилия?
– Фонтан… Кристина Фонтан… Но она еще носила фамилию первого мужа, умершего за несколько месяцев до этого… Лауэлл… Из семьи английских пивоваров… Вам, наверное, попадалось это имя на бутылках…
– Итак, за несколько месяцев до этого она овдовела? А сколько ей было лет?
– Двадцать девять.
– Детей не было?
– Нет.
– Богата?
– Конечно. Одна из лучших клиенток самых роскошных магазинов предместья Сент-Онорэ…
– Вы стали ее любовником?
– Она вела очень свободную жизнь.
– Еще при муже?
– У меня есть основания так думать.
– Какого она происхождения?
– Из буржуазной семьи… Не богатой, но зажиточной. Детство ее прошло в шестнадцатом округе,[1] отец был крупным административным работником.
– Вы в нее влюбились?
– Да, очень скоро…
– Тогда вы уже не встречались с вашей приятельницей из Монпелье?
– Нет, уже несколько месяцев.
– Кристина Лауэлл, и вы сразу решили пожениться?
Жоссе заколебался, но только на мгновение.
– Нет.
В дверь постучали. Это посыльный из пивной «Дофина» принес пиво и бутерброды. Сделали перерыв. Жоссе есть не стал, только выпил полстакана пива, в то время как Мегрэ, продолжая шагать по кабинету, принялся за бутерброды.
– Вы можете мне рассказать, как все это случилось?
– Попытаюсь. Правда, это дело нелегкое. Ведь с тех пор прошло пятнадцать лет. Тогда я был молод и только теперь отдаю себе в этом отчет. Теперь мне кажется, что жизнь тогда была другая, что все казалось гораздо проще, чем сейчас. Зарабатывал я мало. Жил в меблированных комнатах около площади Терн и обедал в дешевом ресторанчике, где стандартные цены, а то и просто довольствовался булочками… На одежду я тратил больше, чем на еду.
Привычка хорошо одеваться сохранилась у него до сих пор.
На нем был костюм, сшитый одним из лучших парижских портных, рубашка с его вензелем была сделана на заказ, так же как и башмаки.
– Кристина жила в ином, совсем незнакомом для меня мире… Этот мир меня ослепил… Я все еще оставался провинциалом, сыном бедного учителя… В Монпелье я общался со студентами, которые были не богаче меня…
– Она познакомила вас со своими друзьями и подругами?
– Не скоро… Была какая-то сторона в наших отношениях, которую я осознал лишь позднее.
– Что вы имеете в виду?
– Часто рассказывают о деловых людях, промышленниках или финансистах, которые заводят интрижку с продавщицей или манекенщицей. У нас получилось наоборот. Кристина назначала свидание бедному, неопытному помощнику фармацевта… Ей хотелось знать, где я живу, хотелось увидеть мою комнату в дешевом меблированном отеле, где стены на лестнице облицованы фаянсовыми плитками, а через перегородки все слышно из соседних комнат. Ее это приводило в восторг. По воскресеньям она увозила меня на своей машине за город, в какой-нибудь ресторанчик.
Голос Жоссе стал глуше. Теперь в нем чувствовалась тоска и даже злоба.
– Сначала я тоже думал, что это интрижка, которая долго не продлится.
– Вы влюбились?
– Не сразу.
– Ревновали?
– С этого-то все и началось. Кристина рассказывала мне о своих друзьях и даже любовниках. Ее забавляло посвящать меня в различные подробности… Сначала я молчал. Потом как-то, в припадке ревности, обозвал разными бранными словами и даже ударил… Я был убежден, что она надо мной смеется и, встав с моей железной койки, пойдет рассказывать другим о том, какой я неловкий и наивный… Много раз мы из-за этого ссорились… Однажды не виделись целый месяц…
– Это она делала попытки к примирению?
– Или она, или я. Один из нас всегда приходил просить прощения… Ведь мы действительно любили друг друга, господин комиссар.
– Кто первый заговорил о браке?
– Теперь не помню. Честно говоря, на этот вопрос ответить невозможно. Дошло до того, что мы стали нарочно мучить друг друга. Кристина, хвативши лишнего, могла в три часа ночи стучаться в дверь моей комнаты. Если я, дуясь на нее за что-нибудь, не сразу ей отворял, разбуженные соседи начинали скандалить… Сколько раз меня вообще грозились выбросить за дверь… В аптеке тоже были неприятности. Я часто опаздывал на работу, приходил полусонный…
– Она много пила?
– Мы оба пили… Не знаю почему… Просто по привычке… Это нас еще больше возбуждало… В конце концов мы поняли, что мы не можем жить друг без друга…
– Где она тогда жила?
– В том доме, где вы были… На улице Лопер… Как-то раз – было уже два или три часа ночи – сидя в кабачке, мы посмотрели друг другу в глаза и, внезапно протрезвев, серьезно подумали о том, что же нам делать дальше.
– Вы не помните, кто задал этот вопрос?
– Честно говоря, не помню. Первый раз слово «брак» было произнесено полушутя. Трудно вспомнить все это точно через столько лет.
– Она была на пять лет старше вас?
– Да, и богаче на несколько миллионов. Став ее мужем, я уже не мог целые дни торчать за прилавком аптеки. Она знала некоего Вирьё, которому родители незадолго до этого оставили в наследство скромное предприятие по производству медикаментов. Вирьё по специальности не был фармацевтом… Ему было тридцать пять лет, и он делил свое время между ресторанами «Фуке» и «Максим» и казино в Довиле… Кристина вложила деньги в его дело, и я стал директором.
– Словом, ваши честолюбивые замыслы осуществились?
– Да, создается такое впечатление. Когда снова прослеживаешь весь ход событий, то может показаться, будто я сознательно подготавливал каждый этап со знанием дела. Однако, поверьте мне, все было не так.
Женился на Кристине я только потому, что безумно ее любил, любил настолько, что если бы пришлось с ней расстаться, я бы, наверное, покончил самоубийством… Она же, со своей стороны, умоляла меня оформить наши отношения. Кристина уже давно не заводила связей, и теперь настал ее черед проявлять ревность. Она даже стала ненавидеть клиенток нашей аптеки и приходила за мной шпионить…
Теперь мне представился случай занять положение, которое позволило бы мне жить на равную ногу с ней… Деньги были вложены в дело на ее имя, а брак был заключен с условием раздельного пользования имуществом…
Некоторые сочли меня альфонсом, и я не всеми был хорошо принят в среде, где отныне мне пришлось жить…
– Вы оба были счастливы?
– Пожалуй, да. Я много работал. Лаборатории, прежде незначительные, стали крупнейшими в Париже. По вечерам мы выезжали то в театр, то в рестораны. Скучать не приходилось ни днем, ни ночью.
– Вы не будете есть?
– Нет… Не хочется… Если разрешите, я налью себе еще пива.
– Прошлой ночью вы были пьяны?
– Об этом меня уже спрашивали сегодня утром, в комиссариате Отейя. Конечно, я был пьян, но я все ясно помню.
– Я не хотел читать ваши показания, сделанные на допросе в Отейе. Протокол у меня здесь… Мегрэ небрежно перелистал текст.
– Вы хотели бы внести какие-нибудь поправки?
– Я говорил правду, но, немного погорячился… Из-за поведения инспектора… С первых же вопросов он дал понять, что считает меня убийцей… Потом, когда на улицу Лопер прибыли представители прокуратуры, мне показалось, что его мнение разделяет и судебный следователь.
Он помолчал.
– Я их понимаю… Я был неправ, когда возмущался…
Мегрэ прошептал:
1
Париж в административном отношении делится на двадцать округов. Шестнадцатый округ считается одним из аристократических.