Когда она кончила свой номер, я почувствовал, что у меня пересохло во рту и лоб покрылся испариной. Идальго молча пил. Танцовщица внесла между нами какую-то неловкость, будто вынудила поделиться чем-то слишком интимным. Теперь танцевали уже посетители, вернее, даже не танцевали, а терлись друг о друга, пристукивая каблуками. Примерно через равные интервалы мимо нашего столика проплывала в танце женщина с красной шеей, со вздутыми синими венами. Приблизившись к столику, она подбрасывала своего партнера в воздух, придавая ему вращательное движение, сама же виляла толстым задом и щелкала пальцами, как кастаньетами. Ее огромная веснушчатая грудь казалась мне арбузом, которым ее партнер пытался поживиться, словно лошадь. Танцовщицы обегали столики, отыскивая желающих их угостить. Одна из них подошла к нам, и я долго не мог понять, что это и есть только что поразившая меня звезда. Одета она была простой индеанкой: широкая длинная юбка, расшитая золотом, зеленым и красным, и вышитая блузка с очень глубоким вырезом. Волосы забраны в большой узел, на голой шее блестела черная бархотка. Она пригласила меня танцевать. Это было частью ее работы; после танца она усядется с нами и потребует много-много порций сиропа с привкусом мяты, который обойдется нам очень недешево. Ну да черт с ним!
— Что черт с ним? — спросила она меня во время танца.
— Черт с ним — значит всего лишь, что ты вытащила меня танцевать ради выгоды своего заведения. Пусть уж лучше я буду думать, что ты пригласила меня из симпатии.
Ни в голосе, ни во всем ее облике не было ничего кричащего. Я недоумевал, как могло статься, что эта девушка, такая нежная и сдержанная, всего десять минут назад могла извиваться здесь, на полу?
— Сам ты откуда родом? — спросила она меня.
— Я из Чили.
— Да ну? И пустился в такую даль?
— А ты?
— Я из Калифорнии, но родители мои, вернее, отец — испанец.
Я чувствовал всю роскошь прижатого ко мне тела, слышал ее запах. Волосы ее щекотали мне глаза, уши.
— Не прижимайся к моей щеке, — предупредила она, — смажешь весь грим. А мне еще выступать.
— А когда ты его снимаешь, лицо у тебя очень меняется?
— Нет, только глаза начинают косить и видны оспинки.
Я сжимал ее слишком сильно, сам это понимал, но поделать с собой ничего не мог. Рука моя действовала словно независимо от меня. Мы оказались в плотном кольце танцующих, и по примеру других пар нам пришлось топтаться на месте. Делали мы это деликатно и осторожно. Осмелев, я решился поцеловать ее в голову и плечо. Она смотрела на меня и смеялась. Когда музыка кончилась, я подвел ее к нашему столику.
— Познакомься, Идальго — мой земляк. А это… Послушай, как тебя зовут?
— Мерседес, — ответила она и, обращаясь к Идальго, спросила — Ты был жокеем?