Словом, ему на редкость везет, и везение это до поры до времени как-то компенсирует его житейскую неприкаянность, а под конец и помогает ему урвать свою долю мещанского благополучия.
Итак, еще один, к тому же заведомо облегченный вариант судьбы современного пикаро? Нет, замысел автора и шире, и глубже. Традиции плутовского романа сосуществуют в его книге с традициями так называемого «романа воспитания» — сосуществуют отнюдь не мирно, но сталкиваются, спорят, борются. Внешняя, «авантюрная» история рассказчика переплетается с историей его духовного становления. Эти истории далеко не совпадают друг с другом, а подчас и вступают в противоречие. Скольжение по поверхности жизни ставит героя перед угрозой полной утраты собственного «я». Вместе с тем испытания нравственного порядка создают предпосылки для возрождения его личности.
Возможности такого возрождения присутствуют изначально, хотя и подспудно, в самом образе героя. Его внутренний мир гораздо богаче и сложней, чем представляется окружающим. Этому «бродяге по призванию», «игроку по природе», как он себя аттестует, свойственны и человечность, и юмор, и жадный интерес к людям, и неизбывная, то и дело прорывающаяся тоска по родине, и чувство солидарности с другими блудными сыновьями Латинской Америки, попавшими в чужую «страну гринго» и затерянными в муравейнике громадного города. Более того: его обостренная восприимчивость, наблюдательность, буйное воображение позволяют угадать в нем недюжинное литературное дарование.
На протяжении всей книги дарование это так и остается неназванным — оно выступает само собой, явственно ощущается в том, как ведется рассказ, в меткости психологических характеристик и в выразительности портретных зарисовок, в красочных набросках причудливого и бесшабашного быта, в лирических пейзажах Сан-Франциско, увиденного глазами чилийца. Читателю, интересующемуся преимущественно событийной стороной повествования, многое здесь может показаться необязательным, а порою и просто излишним. К чему, собственно говоря, эта пристальность «бокового зрения», цепко фиксирующего и то, что не принимает непосредственного участия в действии? К чему десятки эпизодических (но поневоле запоминающихся) персонажей, которые промелькнут, не сыграв никакой роли в судьбе героя?
Но именно в этом упорном и самозабвенном внимании к мельчайшим подробностям бытия, в «восторженном изумлении», с которым глядит рассказчик на мир, проявляется глубинная жизнь его личности. Параллельно поверхностному и эфемерному существованию, в тесной связи с ним, а иногда и наперекор ему, постоянно идет безотчетная внутренняя работа, накапливаются и отбираются впечатления, образуя драгоценный запас.
Скрытое вызревание таланта — важная тема романа и в то же время потаенный двигатель сюжета, нечто вроде мины замедленного действия или того пресловутого ружья, которое, согласно известному правилу, должно непременно выстрелить в последнем акте.
Герой словно бы не подозревает о своей одаренности и уж во всяком случае не пытается как-то реализовать ее в жизненной практике. Бескорыстие? Скорее безответственность. Тут впору припомнить слова из мудрой притчи о человеке, зарывшем свой талант в землю, — «ленивый раб и лукавый».
И вовсе не талант побуждает рассказчика пересмотреть свои жизненные позиции, а любовь к юной и обольстительной танцовщице Мерседес. Безоглядной страсти, охватившей влюбленных, несколько недостает духовности, и, быть может, поэтому даже любовь оказывается неспособной разбудить в герое творческое начало. Зато в нем впервые просыпается чувство ответственности за другого человека. Его начинает тяготить бесконечная неустроенность, он хочет простого семейного счастья. Довольно скитаний! Пора наконец занять достойное положение в жизни.
Но что это, собственно, значит: «занять достойное положение»? Найти постоянную работу, остепениться, поднакопить деньжат, а там, глядишь, и поступить в университет, как советует Мерседес? Или, наоборот, понадеявшись еще раз на свою неизменную удачливость, сорвать крупный выигрыш на скачках и тем заложить фундамент будущего благосостояния? Впрочем, оба эти пути не так уж противоположны — и тот, и другой в конечном счете ведут в лоно буржуазного общества.