— Приходи завтра ко мне в конюшни Мольтера до начала первого заезда. Я дам тебе совет, который может тебя заинтересовать.
— Укажешь лошадь?
— Нет.
На следующий день я был у него и впервые приобщился к внутреннему миру «Танфорана». Конюшни здесь весьма скромные: нескончаемая цепь бараков и навесов, разделенных легкими перегородками и оборудованных необходимыми подсобными помещениями для хранения положенного всякой конюшне имущества. Проезды, вьющиеся бесконечным лабиринтом, достаточно широкие даже для автомашин. В то время там содержалось около восьмисот лошадей. Лучшие из этих конюшен тщательно устроены и походят на образцовые коммерческие предприятия, где техника и североамериканская система массового производства представлены во всем блеске. Такой была конюшня Мольтера. Целая армия служащих, прислуги, конюхов, учеников, объездчиков лошадей, жокеев, ветеринаров работает как слаженный механизм. Лошади принадлежат разным хозяевам; среди них есть и миллионеры, и спортсмены из высшего общества, коммерсанты, промышленники, вплоть до мелкого авантюриста, случаем нажившего неверное состояние и возмечтавшего въехать на верхнюю социальную ступеньку верхом на лошади. За четыреста — пятьсот долларов в месяц они содержат своих любимцев в холе и поистине аристократической неге. Изредка наезжают владельцы; коней выводят служители в ливреях, зрелище ослепительное, восторженно-завистливые взгляды, и лошади снова отдыхают в ожидании ближайшего благоприятного случая. Порой бывает, что любимцы-чемпионы конюшни становятся чемпионами и на скаковом кругу.
Идальго пользуется в конюшне хорошей репутацией. Говори он прилично по-английски и обладай более представительной внешностью, он наверняка был бы тренером, потому что знает все необходимое для этой должности. Но поскольку по-английски он почти не говорит и выглядит гномом из сказки о Белоснежке, его используют как простого конюха. Он купает лошадей, чистит их, прогуливает, кормит, занимается мелким лечением и, наконец, в день состязаний отводит лошадей в паддок. Иногда к нему обращаются тренеры за советом, как, например, заставить такую-то лошадь прибавить в скорости или отучить такую-то сбивать в галопе ноги. На ломаном английском Идальго высказывает свое мнение, и обычно совет его оказывается дельным. Иногда он сам садится на лошадь и проводит утреннюю выездку. Но это не так часто. В конюшне укрепилось мнение, что рука у Идальго грубая и что он не делает различия между выездкой и состязанием: он обращается с лошадьми с такой суровой требовательностью, что не оставляет у них сил на самые состязания и выпускает на скачки перетренированными.
В тот день я повстречал Идальго в момент, когда он заканчивал возиться с молодой кобылой, которая должна была бежать в пробном заезде.
— Видал красавицу? Погляди на ее грудь, — показал он мне. — Смотри, как скроена: полненькая, но не толстячка; гляди, сколько места для сердца. А сердце на скачках решает все.
Я подошел, чтобы погладить лошадь по голове.
— Осторожно, лучше не подходи. Это она с виду тихоня, а на деле куда как норовиста… Погляди, как здорово посажены глаза… А форма головы? Прямо восторг. Шикарная лошадь. Уверен, что она сама прекрасно знает себе цену. И очень строптива. Ребятишки, что смотрят за ней, боятся ее как огня. Она сбросила с себя не меньше полдюжины этих пареньков. Сегодня на ней поедет Эрб. Знаешь его?
— По имени.
— Выбрали его только за цепкость, да еще за вес, благодаря которому ему удается иногда добраться до финиша. Ну, как тебе кажется?
— А выиграет?
— Кто? Кобыла? Ты что, рехнулся? Прежде всего, все знают, что она сбросит жокея еще на полпути. А коли не сбросит, то он будет так трусить, что жокеем окажется она, а не он. Нет, для победы тут нужно чудо! Кроме того, патрон вовсе не хочет, чтобы ради победы трехлеток так загоняли. Для сердца это очень вредно. Лучше дать ей еще побегать в разных плохоньких заездах.
Покамест Идальго все это рассказывал, кобыла мотала головой и била копытами о землю, посыпанную опилками. Я терпеливо ждал, пока мой земляк дойдет до своего таинственного совета. Сидя на перевернутом ведре под палящим солнцем, я вдыхал запах ячменя, клевера и резкий запах лошадей, попон, каких-то конских снадобий. Прошла лошадь, которую вел в поводу служитель. Мы проследили за ними взглядом: я с любопытством неофита, Идальго — оценивающе и критически. На служителе была рубашка с короткими рукавами и ковбойские брюки в обтяжку. Он приноравливал свой шаг к поступи лошади; смуглая нервная рука, подобно когтистой лапе, сжимала повод. На коротком расстоянии за ним следовал другой служитель, ведя лошадь, прикрытую синей попоной.