За рулем сидел мистер Гамбургер, с ним рядом Хулиан и Куате. Ковбой, Идальго и я сидели сзади. Стояло роскошное утро, синее и белое, без единого облачка, едва потревоженное мягким нежным бризом; казалось, ветерок причесывает зеленые вихры океана, начищает до блеска красную железную сетку моста и серые здания, разбросанные по берегу залива. Четко вырисовывались холмы Беркли и Окленда, гранатовый гриб циклотрона, небоскреб газеты «Трибюн», в подножие которого упирался мост. Мистер Гамбургер довольно долго катал нас по Серрито, как бы не очень ориентируясь, отыскивая дорогу. Он несколько раз проезжал перед таверной, над дверями которой красовалась вывеска: «У колеса». Что-то ему не нравилось, какая-то мелочь, которую я не мог уловить.
— Стоп, приехали, — сказал Куате.
— Все в порядке, «мавров не видать», как говаривали в старину испанцы. Давайте, давайте, мистер, поторапливайтесь!
Гамбургер затормозил перед таверной, включил заднюю скорость и быстрым маневром подкатил к весьма убогому на вид гаражу. Поднялись тяжелые ворота, и какой-то человек в белом пиджаке, внимательно оглядев нас, пропустил машину внутрь… Неказистый снаружи гараж оказался обширным помещением, где уже стояло около дюжины автомобилей и множество людей переговаривались, потрясая газетами и какими-то листочками. Лица озабоченные, широкополые шляпы надвинуты низко на лоб, отчего глаз не было видно. Все говорили вполголоса, возбужденно жестикулировали. Сидя на земле, двое пожилых мужчин и толстенная женщина молча курили, сосредоточенно разглядывая свои башмаки. В глубине помещения виднелась дверь. Возле нее охрана. Человек в белом пиджаке, сосавший изгрызенную и обмусоленную сигару, весь обсыпанный пеплом, подмигнул нам, сделав знак подойти. Мы с трудом пробились. Дойдя до двери, мистер Гамбургер немного замешкался, дружески здороваясь с одним из охранников.
— Проходите, — произнес тот, критически окинув взором нашу компанию.
Когда проходил Хулиан, охранник задержал его, положив тяжелую руку ему на грудь.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
Хулиан побледнел, не решаясь ответить.
— Кому? Ему? — вмешался шедший позади Куате.
— Да, ему. Вы знаете, что малолетних сюда не пускают. Сколько тебе лет?
— Не смеши народ, — сказал Куате. — Хулиану за тридцать. Правда, Хулиан?
Подошел мистер Гамбургер и молча сунул в карман охранника какую-то купюру.
— Это правда, что тебе тридцать?
— Да, ровно тридцать, — отчеканил Хулиан, которому едва исполнилось четырнадцать.
— Вот видишь, пропусти его. Ему тридцать лет, и он работает зубным врачом. Правда, что ты зубодер?
— Проходите, — сказал охранник, отводя глаза.
Внутри висел густой табачный дым и резко пахло потом. Сперва я различал только силуэты. В скромном по размеру зальчике чудом умещалась сотня, а то и две народу. Одна стена была целиком закрыта грифельными досками. Какой-то человек, забравшись на помост, выписывал мелом клички лошадей, с указанием номера заезда и названия ипподрома; он выписывал результаты, объявленные квакающим голосом по радио. У другой стены находились окошечки, где делались ставки. Предводительствуемые мистером Гамбургером, мы встали в очередь. Я оказался зажатым где-то посередине. Несмотря на все усилия, лиц присутствующих я разобрать не мог. Слышал только голоса, чувствовал дыхание, ощущал потные мужские и женские тела и сквозь дымную пелену смутно различал маячившую на помосте фигуру. Плотная безликая людская масса, поглотила меня и мяла, не давая перевести дух.
— А если нагрянет полиция? — услышал я шепота Хулиана, обращенный к Куате.
— Какая полиция! Здесь полиции не бывает, а если она и зашла бы сюда, ее немедленно бы купили, чтобы она никому не мешала… Смотри на доску. Ну и страна! Гляди, там выписаны все результаты со дня основания ипподромов во всех частях света. Если хочешь, можешь поставить на лошадь, которая бежит в Конго.