— Это было на краю каменных осыпей; там, знаете, есть такая расщелина, куда как раз и сбросили Уайза. Попутчики мои шли впереди, а я брел за ними по вересковой пустоши и вскоре должен был выйти на тропинку, огибающую скалу. Мне часто приходилось там ходить — я люблю смотреть, как гривастые валы наскакивают на скалы. Но сегодня я об этом не думал. Меня только удивило, что море столь беспокойно в такую ясную лунную ночь. Мне были видны бледные гребни волн, то появлявшиеся, то исчезавшие, когда волна разбивалась о скалу. Трижды пена вспыхивала бледным огнем лунного серебра, а потом мне привиделось нечто невозможное. Четвертая вспышка серебряной пены не погасла, а осталась гореть на фоне темных небес. Пена все не спадала, и я с болезненным беспокойством ждал, когда же это произойдет. Мне казалось, я схожу с ума, потому что мгновение остановилось, растянулось во времени. Я сделал несколько шагов вперед, и тут у меня, наверное, вырвался громкий крик — зависшие водяные брызги белым, как бы снежным контуром очертили лицо и фигуру человека, бледного, как прокаженный, излучавшего ужас, подобно застывшей молнии.
— Так вы говорите, это был Гидеон Уайз?
Хорн молча кивнул. Воцарилась тишина. Нарушил ее Нейрс, так резко вскочивший со стула, что тот отлетел к стене.
— Нет, это все-таки бред! — воскликнул он. — Но нам лучше туда сходить.
— Я не пойду, — неожиданно громко заявил поэт. — Никогда больше не стану ходить той дорогой.
— А мне думается, всем нам придется сегодня ночью пройти той дорогой, сурово проговорил священник. — Хотя не скрою, это опасный путь, и скорее для многих, чем для одного.
— Я не пойду… Господи, ну что вы все ко мне пристали! — выкрикнул Хорн, как-то странно отводя глаза.
Все встали, включая поэта, но он, в отличие от остальных, не сделал ни шага к двери.
— Послушайте, мистер Хорн, — строго сказал Нейрс, — да будет вам известно, что я инспектор полиции и моих людей вокруг этого дома много. До сих пор я вел расследование по возможности щадящими способами, но мне надо выяснить все, что относится к делу. Если уж вы рассказываете сказки о каком-то призраке, мне надо проверить и это. Я вынужден требовать, чтобы вы проводили меня к тому самому месту.
Комната снова погрузилась в тишину. Хорн тяжело дышал, его фигура казалась воплощением неописуемого страха. Потом вдруг он снова сел в кресло и сказал уже другим, более спокойным голосом:
— Я не в состоянии этого сделать. Может, вы даже знаете, почему. Впрочем, рано или поздно вы все равно узнаете. Дело в том, что я убил этого человека.
На мгновение в доме все замерло, как будто прямо над крышей прогремел гром, а в воздухе соткались мертвые тела. Затем жуткую тишину нарушил голос патера Брауна, прозвучавший так странно, что мог вызвать ассоциацию с мышиным писком.
— Вы убили его намеренно? — задал вопрос священник.
— Не знаю даже, как ответить, — сказал человек, сидевший в кресле и уныло грызший ноготь. — Кажется, я был вне себя. Мне давно известно, как нетерпим и нагл этот Уайз. Я был в его владениях, он ударил меня, и не просто задел, а сделал это намеренно. Мы сцепились, и он упал с обрыва. Только когда я отошел уже довольно далеко, меня молнией поразила мысль: я совершил преступное деяние и теперь должен быть изгнан из общества себе подобных. Казалось, каиново клеймо запечатлелось на моем лбу; я отчетливо представлял себе: я — убийца и когда-нибудь мне придется в этом сознаться. — Он вдруг выпрямился: — Но о других не скажу ничего худого. Так что не спрашивайте меня о предварительном умысле или о сообщниках — об этом я говорить не стану.
— Ну, убийство-то ведь совершено не одно, — отозвался Нейрс, — так что вряд ли ссора вышла так уж случайно. Не подослал ли вас кто-нибудь?
— Я не стану давать показаний против старых соратников, — гордо заявил Хорн. — Может быть, я и убийца, но предателем вы меня сделаться не заставите!
Нейрс, загородив поэту выход, пригласил кого-то из своих помощников в дом.
— Мы сейчас все-таки отправимся туда, к обрыву, — тихо сказал он полисмену и указал на Хорна: — Этот человек пойдет с нами. Стерегите его, чтоб не сбежал.
Все понимали, что охота на привидение, особенно после того, как убийца признался, — не более чем прогулка к берегу моря. И то хорошо — ведь надо было снять охватившее всех напряжение. Однако Нейрс — наиболее скептичный и иронично настроенный — не хотел упускать ни малейшего шанса что-либо разузнать, хотя бы для этого надо было перевернуть валуны или даже могильные камни. Ибо обрушившийся край скалы и был подобием могильной плиты над водяным ложем несчастного Гидеона Уайза.