— Я его не убивал, — сказал Бран.
— Разберемся, — ответил конунг.
К дому конунга подошли в молчании. Впереди шагали Бран и трое конвоиров, за ними на носилках несли Харалда.
Было ясно, безветренно, был сильный мороз, и без плаща, в одной рубахе, Бран сразу продрог до костей. От света факелов снег превратился в кровь. Бран обернулся, и конвоиры вскинули мечи. Длинные лезвия блеснули отраженным огнем, они были, как языки ледяного пламени. Пламя танцевало у людей в глазах, бликами скользило по рукам, по волосам и одежде.
По застывшему лицу Харалда.
Понурив голову, Бран обхватил себя руками, стараясь унять озноб. Это не помогло, и когда они подошли к порогу, Брана сотрясала дрожь.
Дверь в дом оказалась распахнута настежь. Свет изнутри, желтый и колеблющийся, стелился по снегу, словно грязный ковер. У входа стояли люди с факелами. Отделившись от толпы, вперед кинулась высокая женщина. Подбежала к Харалду, и воины, несшие труп, остановились. Женщина замерла. Уставилась в его мертвое лицо. Сгорая, трещала в факелах смола. Прошла минута, другая, а женщина все смотрела. Потом протянула руку и поправила прядь волос у мертвого на лбу. Глаза расширились. Рухнув на колени, она припала щекой к волосам мертвеца, вцепилась в его одежду, и страшный, совсем звериный вопль вырвался из горла.
Люди остолбенели, стояли и молча смотрели на нее, а она все кричала и кричала, и кричала… Наконец, шагнув вперед, один из воинов обхватил ее за плечи и повел прочь. Она подчинилась, словно этот крик отнял у нее все силы, шатаясь, прошла мимо Брана, но даже не увидела его.
Она первая переступила порог, а следом внесли Харалда. Ведомый конвоирами, Бран вошел в дом.
В напольных лампах горел огонь. Люди толпились у порога, возле стен, сидели на лавках, даже на столе. Никто не проронил ни слова. Харалда опустили на лежанку у стены. Женщина оказалась рядом. Опустившись на колени, взяла его безвольно свесившуюся руку. Толпа стояла, будто монолит, и множеством глаз таращилась на Брана. Всем своим существом он ощутил ее молчаливую вражду.
А потом он заметил Грани. Тот стоял поблизости и глядел на своего мертвого отца. На лице Грани застыло безмерное удивление. Бран посмотрел, Грани поднял глаза, их взгляды, встретившись, не расходились очень долго — и от того, что увидал в глазах Грани, у Брана оборвалось сердце.
— Эх, надо было мне все ж таки вас повесить, — уронил конунг.
Он сидел возле стола. Острые, как буравчики, глаза, не мигая, воткнулись в Брана.
— Пустите его, — велел конунг стражам. — Чай, не убежит.
Конвоиры подчинились, и Бран сразу повернулся к конунгу:
— Я его не убивал. Клянусь.
— Это мы уже слыхали, колдун, — сказал конунг. — Да только одних-то слов маловато будет.
— А что, тебе опять нужны доказательства? — возразил Бран — и прикусил губу. Это прозвучало насмешкой, а смеяться сейчас ему вовсе не хотелось. Ни над кем, даже над конунгом.
Конунг нахмурился, глаза превратились в злые щелки:
— Я на твоем месте поостерегся бы, колдун. Или совсем стыда у тебя нет?
Бран поглядел на Харалда, на безжизненное тело, простертое вдоль лавки. На запрокинутую голову и свесившуюся руку.
— Я не издеваюсь, — ответил он. — Но… ты прав. Ты прав. Только на этот раз у меня нет никаких доказательств. И свидетелей тоже нет.
Конунг сидел, постукивая по полу ногой.
— Нету, говоришь? — отозвался он. — А Серый?
— Кто такой Серый?
— Да раб. Харалдов раб, — по губам конунга скользнула жесткая усмешка. — Ой-ой, колдун, а ты, видать, не знал. Дал, видать, маху, а, колдун? Облажался! Серый слыхал, как вы ссорились, он у двери хозяина ждал, ну, и подслушал вас. Он вечно подслушивает, Серый-то, уж он такой. Подслушивает и подсматривает. Слыхал он, все слыхал, колдун. Вот так.
Бран остолбенел. Он чувствовал людские взгляды и чувствовал, как наливается яростью толпа.
— Я… не понимаю, о чем ты, — услыхал он свой внезапно севший голос. — О чем ты говоришь, конунг?
Торгрим посмотрел на Брана с отвращением.
— Все дурочку валяешь, да, колдун? — ответил он, сдерживая злость. — Даже теперь не признаешься? Трус!
— Мне не в чем признаваться. И я не трус, не больше, чем все остальные. Но если уж дело так пошло, я имею право знать, в чем меня обвиняют. Что тебе сказал этот раб?
— Здесь я вопросы задаю! — рявкнул конунг. — Щенок! Выучись сперва со старшими говорить!
— Извини, я не хотел грубить. Но я действительно ничего не понимаю. Этот раб… Серый, он, наверное, и правда подслушивал под дверью, я тоже так подумал, когда наткнулся на него… ну, не важно. Но мы с Харалдом не ругались. Нам с ним нечего делить. До сегодняшнего дня я с ним был едва знаком. Этот раб говорит неправду. Не знаю, зачем, но он врет. И потому я тебя прошу, конунг: позови этого раба. Пускай он здесь повторит все, что рассказал. Пусть посмотрит мне в глаза — и повторит. Я тоже хочу услышать, что сделал такого ужасного. Пожалуйста, конунг. Я только об этом тебя прошу.
Конунг уставился на Брана, но тот взгляда не отвел.
— Что ж, — сказал Торгрим наконец, — это можно. Эй, Серый! Серый! Где ты там?
Молчание. Люди начали оглядываться.
— Здесь он, иль нет? — нетерпеливо спросил конунг. — Куда запропастился, пес его…
Никто не ответил. Раб не появлялся. Конунг повернулся к воинам, стоявшим неподалеку.
— Олаф, — позвал конунг, — найдите-ка его. Только не бейте, просто приведите сюда. Да скажите, чтоб не боялся, никто ничего ему не сделает, и колдун тоже. Давайте поскорей.
Мужчины направились к двери.
— Мы его отыщем, колдун, будь спокоен, — пообещал конунг.
— Надеюсь, — отозвался Бран.
Повисла тишина, медленно потянулись минуты. Устав стоять, толпа разбрелась. Все, кто стоял, уселись на лавки, на табуреты около стола, на ногах остались лишь Бран и конвоиры.
Прошло с десяток минут, и терпение конунга лопнуло.
— Да где ж они, за смертью их только посылать. Так чего ж, колдун? — конунг небрежно облокотился о стол. — Говоришь, не ссорились вы с ним?
— Нет, — ответил Бран. — Мы не ссорились, просто разговаривали.
— Ага, разговаривали. Ясно. Значит, вы просто разговаривали, а потом он просто упал и умер, так?
— Нет, не так! — вспыхнул Бран — но взял себя в руки. — Не так. То есть, не совсем так. Видишь ли, пиво, которое он принес, было отравлено. Я так думаю, больше просто ничего не остается. И Харалд то же самое подумал. Он мне это сказал перед… перед смертью. Из того, что он принес, он пил только пиво, понимаешь? Есть он не стал, а вот пиво выпил. Ну и…
— Пиво, говоришь? — конунг сощурился. — Ладно. Допустим. Ну, а почему тогда ты жив? Ты его не пил?
— Нет.
— Почему? — конунг подался вперед. — Потому что знал, что оно отравлено? Потому что ты его сам и отравил? А? Да?! Отвечай, колдун! Разве не так все было?
— Нет!
— Ты сам пиво отравил! И дал Харалду выпить! Раб тебя видел, колдун! Он за вами подсматривал! Отвечай, зачем ты это сделал?! Отвечай мне, ну! Говори, прежде чем мне тебя повесить! — конунг ударил себя кулаком по колену. Старший Харалдов сын вскочил, некоторые из сидящих присоединились к нему. Поднялся сильный шум.
— Тихо! — гаркнул конунг и ладонью хлопнул по столу. — Замолчите, сам разберусь! А ты, колдун, не запирайся. Ишь, щенок! Харалд-то к тебе хорошо относился, сам к тебе вызвался пойти. А ты, значится, и отплатил ему… Эх, ты…
— Я его не убивал! — крикнул Бран. — Я его не убивал, и яду ему не сыпал! Раб врет, Харалд умер случайно! Это я, я должен был быть на его месте. И вообще, разве же не ты мне всю эту провизию послал, а, конунг? Харалд говорил, что ты. Что ты зла просил не держать, и так далее. Я к пиву даже не прикасался. Я его не переношу, никогда не пью, вот Харалд его себе и забрал. Он же не знал, что… Он ведь отсюда его принес. Кто же мог подозревать, что оно отравлено!
Конунг медленно выпрямился на табурете.
— Ты на что это намекаешь, колдун? — с угрозой молвил он. — Что-то в толк я не возьму.