Герлоф все время напряженно прислушивался, но все было тихо. В могиле было зябко, косые солнечные лучи сюда не попадали. Когда-нибудь и он ляжет в землю. Навсегда. Если Иисус не воскресит его к жизни.
Позади что-то скрипнуло, и он в панике обернулся. Но это был всего лишь тот мальчишка, Арон, – он тоже спустился в яму с лопатой. Арон Фред из Рёдторпа. Герлоф кивнул ему в полумраке и почему-то шепотом сказал:
– Лавай копать.
Арон, не отрываясь, смотрел на гроб. Потом губы его пошевелились, он что-то пробормотал, но так тихо, что Герлоф не расслышал.
– Что? Что ты говоришь?
– Америка, – сказал мальчик чуть погромче. – Я уеду в Америку.
– Вот как? – Герлоф посмотрел на него с сомнением. – А сколько тебе лет?
– Двенадцать.
– Ты слишком мал.
– Не один. Свен возьмет меня с собой. Я там станут шерифом.
– Почему?
– Стреляю здорово.
Больше вопросов Герлоф не задавал. Со Свеном он знаком не был и не знал, кто это, но про Америку знал. Земля обетованная. Сейчас там, конечно, тяжелые времена, биржевой кризис, безработица, но соблазн по-прежнему велик.
И именно в эту секунду, стоя на крышке гроба Эдварда Клосса, Герлоф решил, что могильщиком работать не хочет. Он тоже уедет Подальше от Стенвика и от неумеренно строгого отца. Не в Америку, конечно. Он станет моряком. Поедет в Боргхольм и наймется юнгой на одну из грузовых лайб, курсирующих между островом и материком.
Свободная профессия. Солнце, палуба и брызги соленой воды в лицо.
– Как там у вас?
Голос Бенгтссона сверху. Самого Бенгтссона не видать – даже не наклонился посмотреть.
– Нормально… – Они быстро отгребли землю с крышки. – Все готово.
Бенгтссон спустил им веревки. Герлоф быстро подвел их под оба конца гроба и поторопился вылезти из могилы.
Гроб подняли и отнесли в морг.
– Поставьте, – тихо сказал пастор.
Гроб со скрежетом опустили на каменный пол.
Наступило долгое молчание. Все смотрели на крышку, будто ждали, что она сейчас сама по себе откроется и оттуда, как ни в чем не бывало, вылезет живехонький Эдвард Клосс.
Тишина.
Но кто-то же стучал!
Через двадцать минут приехал на велосипеде городской врач Блум с черным акушерским саквояжем на багажнике. Сорочка насквозь мокрая от пота, физиономия свекольная.
– Что тут у вас происходит? – требовательно спросил Блум.
Все посмотрели друг на друга.
– Мы слышали какой-то звук, – прервал молчание пастор.
– Звук?
– Да, звук… Как будто кто-то стучал там, внизу. Только начали засыпать могилу, а там… стучат.
Доктор подозрительно посмотрел на перепачканную землей и уже поцарапанную лопатами полированную крышку гроба.
– Вот как… Ну что ж, посмотрим…
Бенгтссон начал клещами выдергивать гвозди, один за другим. На совесть забитые гвозди натужно скрипели. Братья Клосс молча стояли в проходе.
Лазарь лежал в могиле четыре дня, вспомнил Герлоф.
Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе[2], сказала Иисусу сестра покойного Лазаря Мария.
Сняли крышку. Герлоф близко не подходил, но все равно видел тело Клосса, подготовленное к вечному сну: руки сложены на толстом животе, глаза закрыты, черно-синее пятно на виске от упавшей стены сарая. Но одет хорошо: строгий черный костюм из толстого сукна.
Если покойника одеть так же хорошо, как его поминают, он, глядишь, и улыбнется в гробу. Так говорила бабушка Герлофа с материнской стороны.
Но Эдвард Клосс не улыбался. Бесцветные губы слиплись в узкую кривую полоску.
Доктор Блум открыл саквояж и наклонился над трупом, но Герлоф уже не стал смотреть. Отвернулся. Слышал только, как доктор что-то ворчит. Потом звук упавшего на каменный пол стетоскопа.
– Ни пульса, ни сердцебиения, ни дыхания.
Наступило молчание. Потом послышался напряженный голос Гилберта Клосса:
– Откройте вену. Надо удостовериться.
Это для Герлофа было уже чересчур.
Он вышел на воздух и встал в тени церковной башни.
– Пива, Лавидссон?
Бенгтссон. В руке две закупоренные бутылки пильзнера. Где он их берет?
На этот раз Герлоф с благодарностью кивнул, взял бутылку и отпил несколько больших глотков. Пиво было и в самом деле холодным. Алкоголь сразу ударил в голову, и мысли перестали вертеться с такой бешеной скоростью. Он посмотрел на Бенгтссона:
– А раньше так бывало?
– Как – так?
– Чтобы кто-то стучал в гробу?
Могильщик медленно покачал головой:
– Я, во всяком случае, такого не помню. – Он криво и загадочно улыбнулся, отхлебнул пива и посмотрел на церковь. – Но Клоссы… они не такие, как все. И братья его… все они только и думают, где бы что ухватить. Все гребут под себя.