Российская военно-морская история оставила небезынтересный пример морской «талисманной» татуировки. В первом кругосветном плавании (1803–1806) на шлюпе «Надежда» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Фёдоровича Крузенштерна участвовал и граф Фёдор Толстой, прозванный впоследствии Американцем. При посещении Гавайских островов Толстой, как и большинство российских моряков, сделал себе татуировку, однако не обычную, а особый сложнейший комплекс татуировок для предохранения а бою. По окончании плавания и возвращении в Петербург он участвовал в нескольких десятках дуэлей, убил 11 противников, но сам не получил далее царапины.
Толстой твёрдо верил в свою оберегаемость татуировкой, но оказалось, что граф-дуэлянт не учёл всей специфики охранной «тату». Жена Толстого родила ему одного за другим 11 детей, но все они умерли в младенчестве. Сам Толстой-Американец считал, что это наказание за убитых им на дуэлях людей, и, как говорят, горько сетовал, что не нанёс на Гавайях специальной охранной татуировки и на безопасность своих детей…
Татуировка, подобно морскому языку, стала неотъемлемой частью матроса, прямым указанием на его принадлежность морю и кораблю. Даже теперь татуировка среди матросов рассматривается как доказательство бывалости и право называться настоящим морским волком. Характер рисунка татуировки моряка также имеет историю, общую для всего морского интернационального братства. Центром сосредоточения татуировщиков-профессионалов были порты Индии, Китая и Японии. Поэтому на характере татуировки русского матроса в период 1840–1904 годов сильно сказывалось влияние Востока. Если накалывал японец, это была гейша; если китаец — получались дракон, морские змеи и прочие мифологические морские чудовища. Но был и чисто русский стиль, явившийся результатом спроса, а именно: комбинация из перекрещенных Андреевского флага и гюйса, спасательного круга, вёсел, якоря с надписью: «Боже, Царя храни».
Результатом некоторых поверий и религиозных проявлений является татуировка на ноге с изображением свиньи как амулета, предохранявшего моряка, чтобы он не утонул. На теле матросов 1-й Тихоокеанской эскадры в Порт-Артуре можно было прочесть: «Боже, спаси моряка Тихого океана».
Собиратель морской старины и хранитель флотских традиций адмирал Н.Н. Коломейцев говорил, что обычай охранной татуировки был распространён не только среди матросов, но также и среди офицеров как знак того, что ими совершено одно или несколько дальних плаваний. Этим символом-татуировкой наше офицерство хотело выделить себя из среды тех офицеров флота, кои устраивались на береговые места или плавали на судах малого каботажа. В дальние же плавания шли преимущественно любители моря.
По приходе в Японию, где искусство татуировки было доведено до наивозможного совершенства, офицеры оставляли на своём теле знак пребывания в дальних морях, в отличие от моряков внутреннего плавания. Дракон или змея, ловящая бабочку, на левой руке между локтем и кистью являлись доказательством плавания на Восток. Иметь на своём теле подобное документальное подтверждение об участии в дальних плаваниях было настолько романтичным, что от этого соблазна не могли удержаться даже отпрыски царской фамилии. По свидетельству того же Коломейцева, великий князь Алексей Александрович, ставший в 1880 году во главе Российского флота, также в молодости, во время пребывания на Востоке, отдал долг обычаю, причём татуировка его была своего рода перлом.
В годы Гражданской и Великой Отечественной войн морская татуировка матросов порой стоила им жизни. Ни белогвардейцы, ни немецкие фашисты пощады к нашим морякам не знали, а потому нередко вытатуированный на запястье якорь ставил точку в жизни попавшего в плен моряка.
В 70–80-е годы XX века в советском ВМФ матросы любили делать «тату» на предплечьях. Техника исполнения при этом была самая примитивная, а качество невысокое, так как делали эти рисунки свои же товарищи. Сюжеты тоже были незамысловаты: подводные лодки и крейсера на фоне земного шара, дельфины и русалки, а также аббревиатура флотов и частей, где служили счастливые обладатели этих рисунков.
Сегодня искусство «тату» переживает поистине всемирный бум, и наколки делают все, кому заблагорассудится, — от поп-звёзд до домохозяек. Моряки в этой «татушной» истерии остались в стороне. Наверное, это и правильно, ибо великое и старое искусство морских татуировок не имеет ничего общего с нынешним повальным увлечением. Но морское тату столь же вечно, как вечен океан, а потому ещё придёт время, и моряки снова будут постигать тайну нанесённых на тело оберегов, как некогда постигали это таинство их далёкие предшественники.