Конечно, сама я человек, но из-за своего таланта чувствую себя в собственной расе чужаком. Хотя, когда Броди меня так неожиданно бросил, это не вызвало у меня ощущения, что нелюдям я так уж нужна.
— В конце концов тебе придется со мной разговаривать, — сказал он, слегка меняя положение. Густой и пряный его аромат донесся до меня в холодном воздухе, напомнив долгие ночи, которые я проводила в его объятиях, вдыхая именно этот запах.
Я слишком яростно тряхнула жестянкой перед пробегающей мимо женщиной. Она мотнула головой, на меня даже не посмотрев. Наверное, я еще и неправильный сборщик: детская благотворительность вряд ли долго прожила бы на моей выручке.
— А если я скажу, что виноват и мне очень жаль? — добавил он, помолчав.
— А если я тебе скажу, что мне это все равно? — огрызнулась я, мысленно тут же дав себе пинка за нарушение обета молчания, но не в силах все равно сдержать слов.
— Я не поверю.
Я обернулась, уставясь в темноту, где его никак было не увидеть.
— На прошлое Рождество мне было очень даже не все равно. А на это Рождество я только хочу поймать нашего убийцу, содрать этот идиотский костюм, уйти ко всем чертям из-под снега, пока задницу не отморозила, и встретить праздник с сестрой и ее детьми.
Я резко отвернулась, снова показав ему спину. И очень кстати, потому что снова ощутила на себе его взгляд. Жар в тех местах, где он скользил по моему телу, согревая заледеневшие кости и заставляя пульс неровно подскакивать и пропускать удары.
Где же этот рождественский маньяк шляется, когда он нужен?
— Почти полночь, — сказал Броуди. — Если наш убийца не проявит намерения атаковать и кого-либо обескровливать после этого магического часа, что ты скажешь на предложение найти кафешку и выпить по чашке кофе?
— Я лучше прямо домой.
Проводить с этим вот джентльменом больше времени, чем это строго необходимо, — не слишком удачная мысль. Моя сознательная личность не хочет с ним разговаривать, но некоторые части этой личности были бы счастливы вообще обойтись без разговоров.
— Оставь, Ханна! — сказал он ласково, вкрадчиво и так сексуально, что от такого голоса даже девственница из штанов бы выскочила. По крайней мере вот эта бывшая девственница когда-то так поступила. — Завтра же сочельник. Ну прояви ты какой-то дух Рождества?
— Тот самый, который проявил ты, когда бросил меня, слова не сказав? — спросила я очень доброжелательно.
— Ой, — вздохнул он очень тихо, а вслух добавил: — Я не говорил, что очень виноват и что мне жаль?
— Мне по-прежнему это безразлично.
— Я не говорил, что понял, каким был идиотом, но все тогда было так нелепо и так быстро…
— Мне по-прежнему безразлично, — ответила я, чувствуя себя заевшей пластинкой.
В дальнем конце улицы появился очередной прохожий. Я позвонила в звоночек, и он мельком глянул на меня — в темноте его лицо казалось призрачным. Замотав головой, он глубже укутался в воротник, перешел дорогу и пошел по другой стороне. Потрясающе, как возможные дарители меня обходят.
Весьма красноречивая характеристика моего внешнего вида. Или настроения.
Сделав глубокий вдох, я постаралась взглянуть на свое положение довольными глазами. Не думаю, что это удалось.
— Послушай, — снова начал Броуди. — Да, я гад, знаю, и у меня нет никакого оправдания за то, что я сделал. Это было необдуманно, сгоряча, и я очень, очень хотел бы это загладить.
Нет, сказала я гормонам, которые вдруг затанцевали при мысли о том, как Броуди будет заглаживать.
Помните прошлое Рождество? Он с нами очень плохо обошелся. Мы его не любим.
К несчастью, изо рта у меня раздалось совсем другое:
— Почему вдруг?
— Потому что сейчас Рождество, и потому что я по тебе невероятно тоскую.
Нашел, собака, куда бить, подумала я, когда мое предательское сердце на миг вильнуло в сторону. Хорошо еще, что где-то во мне держится на него злость, иначе я стала бы глиной в его руках. Черт, и до чего же приятно в этих руках…
— Да, ты настолько невероятно по мне тоскуешь, — ответила я, злясь сама на себя, — что даже не мог взять телефон и позвонить.
— Я звонил, — ответил он дружелюбно. — Но ты бросала трубку. Несколько раз.