— Как же долго я тебя ждал, — рыкнул Брок, обхватывая Баки за голую задницу. — Мой. Весь мой…
Баки не мог ничего сказать, он просто дышал Броком, гладил его по спине обеими руками и наслаждался прикосновениями. Как же он хотел никогда не выпускать его из объятий, вообще не отпускать от себя. Никогда-никогда. Как же он ненавидел Кевина, который мог касаться Брока, как же он хотел занять его тело, но не решился, боясь обидеть Брока, и вот она, награда за терпение. Вот оно, то, о чем Баки уже и не мечтал — радость прикосновений, объятия, жаркое дыхание и заполошно колотящееся сердце. Два сердца.
Баки чувствовал свое возбуждение и возбуждение Брока, он хотел его, очень хотел, и чувствовал, что Брок тоже его хочет, жаждет близости, а руки, наминающие его задницу, уже давно раздвинули две крепкие половинки и гладили пальцами сжатый сфинктер. От этого Баки хотелось скулить, так приятно это было.
— Баки, — Брок почти рычал, но говорил нежно, ласково, — если ты мне сейчас не дашь, я сгорю нахуй. Ну же, золотце, ласковый мой…
— Все, что хочешь, — хрипло ответил Баки, чувствуя, как его желание, сначала рассеянное, сконцентрировалось жарким клубком где-то внизу живота. — Я никогда не думал, что мне светит с мужиком, — признался он.
— Господи, — простонал Брок, вылизывая шею Баки, прикусывая ключицы и продолжая наглаживать сфинктер, — нетронутый…
Баки чувствовал, как в Броке все кипит, как он жаждет близости, соития, но не торопится, лаская его, гладя, словно не только у Баки был тактильный голод, словно они оба были бестелесными, и Брок сейчас наверстывал то, чего был лишен.
— Только раковину не сломай, — попросил Брок, разворачивая Баки спиной к себе, целуя в позвоночник, от чего у Баки чуть крышу не сорвало, такой чувствительной оказалась у него спина. — Достань смазку из шкафчика.
Баки достал нужное, пока Брок гладил его по спине, целовал, прижимался стоящим членом к его заднице, отчего член самого Баки подергивался в предвкушении.
Когда язык Брока прошелся по пояснице, спускаясь ниже, облизал копчик, ложбинку и нырнул в между ягодиц, касаясь сфинктера, Баки весь вздрогнул, застонал просяще. В юности он размышлял о том, как это — быть с мужчиной, но так ни до чего и не додумался, потому что ласкать себя самого так и там было странно, а найти мужчину, с которым можно было бы попробовать, Баки так и не рискнул.
И вот сейчас, чувствуя такие желанные, такие невероятно приятные прикосновения, Баки уверился, что стоило ждать столько времени, чтобы отдаться тому, кого ты действительно любишь, с кем хочешь быть, несмотря ни на что.
Когда его коснулись ласковые, влажные, горячие пальцы, Баки напрягся на мгновение, но расслабился почти сразу, уверенный, что Брок не сделает ему больно. С Броком может быть только хорошо.
И действительно, Брок был нежен, аккуратен просто до звезд перед глазами. Когда он уверенно трахал Баки уже двумя пальцами, тот мог только стонать, отклячив задницу и стараясь не раскрошить раковину, за которую держался. Как же было хорошо, но хотелось большего, хотелось почувствовать член Брока в себе, чтобы до конца вместе, чтобы было полно и жарко, только на двоих.
— Ну же, Брок, — взмолился Баки, — хочу тебя. Давай.
— Давай ему, — Брок задел точку внутри, и Баки весь словно вспыхнул, прошитый удовольствием.
Когда Брок растянул его уже на три пальца, Баки казалось, что он не выдержит, распадется на атомы, но Брок не давал ему забыть о себе. Почувствовав, как пальцы покинули его, Баки жалобно заскулил, а потом почувствовал, как в него проникает член. Это было странно, немного неудобно, но не неприятно. Баки даже не представлял, что это так, пока Брок медленно входил в него, гладя по спине, шепча какие-то глупые нежности.
Баки расслабился, как мог, впуская в себя Брока, и тот вошел до конца, замер, давая привыкнуть к себе, и задвигался коротко, резко вбиваясь в Баки, задевая то самое нечто внутри, отчего по телу разливалось невероятное удовольствие. Баки готов был кричать, но только скулил, кусая свое предплечье.
Он был с человеком, которого любил, с человеком, ради которого был готов на все, он так ждал именно его, вот такого вот резкого, но аккуратного, жесткого, но нежного, такого противоречивого, только своего.
Их стоны зазвучали в унисон, Брок вбивался в него остервенело, дергал на себя за бедра, оставляя на них синяки, но Баки был счастлив чувствовать Брока, его всего. Баки ощущал, что подходит к грани, к той грани, за которой только белоснежное ничто, в которое ты проваливаешься от удовольствия.
— Брок, — простонал Баки, чувствуя, что сейчас взорвется, — пожалуйста.
— Да, мой хороший, — прохрипел Брок, — сейчас… Все будет…
Баки кончил, сжимаясь на члене, чувствуя сейчас наслаждение так остро, как никогда. Он закричал, не в силах сдерживаться. Брок зарычал, вбиваясь все сильнее и весь как-то обмяк, навалившись на Баки. Снявшись с опадающего члена, Баки повернулся к Броку и обнял, целуя. Тот откликнулся на ласку, прижался к Баки всем телом.
— В душ, — пробормотал Брок, больше держась за Баки, чем стоя самостоятельно, так вымотал его этот секс, в котором было все — от звериной страсти до запредельной нежности. — И ты потрешь мне спинку.
Они еще минут двадцать плескались в душе, то целуясь, то обнимаясь, наслаждаясь друг другом так полно, как могли себе позволить.
— Мне надо на работу, — грустно сказал Брок, одеваясь, а Баки сидел на подоконнике и болтал ногами. — А ты будешь сидеть дома и ждать меня, понял? Я принесу тебе одежду, размер этого тела я знаю.
— Мы уезжаем вечером? — спросил Баки.
— Да, золотце, вечером, — ответил Брок. — Я все устрою. Можешь не волноваться.
Год спустя
Буэнос-Айрес Баки нравился, но бывали они там не чаще раза в неделю, потому что у Брока был домик на берегу залива Ла Плата. И лодка, с которой они много рыбачили, когда была хорошая погода.
Год назад они с Броком спешно покинули Нью-Йорк, скрываясь от Гидры, да и от ЩИТа тоже. Уехали, бросив все, что было, чтобы спрятать Баки, чтобы до него не добралась Гидра. И у них получилось. Потом в окрестности Байроса приехала и вся группа Брока, тоже побросав все. Джек даже жену с собой забрал, а остальные были одиноки.
За этот год Баки многое узнал о своем теле, смог разобрать воспоминания Зимнего Солдата и свои, отделить их друг от друга, разложить по полочкам. Оказалось, он многое умеет и знает, легко говорит на двадцати пяти языках, в том числе трех мертвых диалектах, умеет стрелять из всего, что заряжается, водить все, что ездит и знает сто способов убить человека любым предметом, кроме очевидных.
Из воспоминаний Зимнего он почерпнул знания о Гидре, о некоторых ее высокопоставленных адептах, которых можно было легко сместить или вообще убить. Но проблема была в том, что Баки не хотел войны, не хотел воевать, и Брок сказал, что ему не нужно этого делать, он отвоевал свое еще в сороковых. Но сам Брок и его группа решили, обзаведясь новыми документами, что будут наемничать.
Это случилось как-то днем, Баки смотрел международные новости, вяло жуя сушеную рыбу, которой до этого они с Броком наловили с десяток килограммов, когда увидел на экране взвинченного, затравленного и ошарашенного, но такого знакомого Стива, что даже сначала не мог поверить в это, но это был точно он, его друг, который считался погибшим.
— Брок!!! — закричал Баки, выбегая на крыльцо, на котором Брок чинил снасти. — Стив жив! Он в Нью-Йорке! Мы должны к нему съездить!
— Тише, Баки, — Брок улыбнулся ему. — Хорошо, собирайся.
— Как? Так сразу? — удивился Баки.
— Раз ты хочешь, то да, — хмыкнул Брок. — Поедем выручать твоего Стива.
The End