Тут у Барнеби хватило здравого смысла, чтобы одернуть себя. Конечно, такое случиться могло, но он знал, что вероятность подобного ничтожна. Кроме того, он начинал понимать, что это не приблизит его к выяснению мотива убийства скрупулезно честного, спокойного и безобидного Денниса Бринкли. Как и все остальное, это находилось в руках богов. А всем известно, какими ублюдками они иногда бывают.
На ближайшем письменном столе задребезжал телефон. Ответил констебль в форме, перехватил взгляд Барнеби и спросил:
— Сэр, вы подойдете?
— Кто там?
— Мистер Аллибон. Он хочет поговорить с начальником, который ведет расследование. Говорит, у него есть важная информация.
— Главный инспектор Барнеби. — Он начал слушать. — Понятно. Я пришлю кого-нибудь. Нет, это будет завтра, мистер Аллибон… Непременно… К сожалению, точно сказать не могу… как только освобожусь. До свидания.
— А сейчас нельзя? — спросил сержант Трой.
— Нет. В шесть часов приедут моя дочь и ее муж. Я не видел их несколько недель. Если я опоздаю, меня грозят оставить без мяса на полгода. И кормить только вегетарианскими блюдами собственного изготовления.
— Это серьезно, шеф?
— Очень серьезно. Вот почему я должен все выкинуть из головы до завтрашнего утра.
Аромат окутал Барнеби еще в коридоре. Он плыл в воздухе, наполняя холл и лестничный проем. Рыба, решил он. Но какая-то незнакомая.
Все сидели на кухне, где аромат был немного сильнее, но не настолько, чтобы его можно было назвать запахом. Никто не стоял у горячей плиты. Джойс, Калли и Николас сидели за столом и пили. Они уже выдули одну бутылку «Просекко»[129] и взялись за вторую.
— Давай, папа, — сказала Калли. — Догоняй.
— Здравствуй, Калли. — Барнеби был вне себя от радости, что видит единственную дочь, но попытался скрыть это. — Привет, Николас.
— Привет, Том.
— Дорогой, Нико только что прошел пробу. — Джойс налила ему вина. — На роль в «Жителях Ист-Энда». Это большая удача.
Барнеби взял бокал, вспоминая клятву, данную несколько лет назад, когда Николас играл в Национальном театре, а Калли — в «Королевской Шекспировской компании»: никто из них ни за что в жизни не станет играть в мыльных операх. Даже если они будут умирать с голоду. А если один из них проявит признаки слабости, другой пригрозит ему уйти. Калли объяснила, что это одним махом снижает твой рейтинг. Эйлин Аткинс, Пенелопа Уилтон или Джулиет Стивенсон в мыльных операх не играют.
— И что за роль?
— Танцора-кокни, страдающего игроманией и коллекционирующего старые мотоциклы, но в глубине души мечтающего стать поваром.
— А заодно любителем садоводства он быть не может? — спросила Джойс. — Тогда после конца съемок ты мог бы вести собственное шоу на Би-би-си-два.
— Даже четыре шоу, — подержал жену Барнеби.
— Это будет чертовски утомительно, — вздохнул Николас. — Меня станут узнавать на каждом шагу. И просить автограф.
— Он только об этом и мечтает. — Калли засмеялась и перехватила взгляд отца. — Папа, я помню, что мы говорили. Но жизнь меняется.
Недавно они купили дом с тремя спальнями на границе Лаймхауса и Каннинг-Тауна, продав односпальную квартиру в Ладброк-Гроуве. Но дом нуждался в том, чтобы его «довели до ума».
— А на жалованье, которое платят в «Алмейде», не разгуляешься, — объяснил Николас.
— Впрочем, нам могут его повысить, — небрежно сказала Калли. — Этот новый молодой режиссер — просто блеск. Все считают, что он сделает из «Веселого привидения» то же, что Стивен Далдри сделал из «Визита инспектора».
Джойс, подошедшая к плите, спросила, как идет ее работа над ролью мадам Аркати.
— Отлично. Я играю свою ровесницу, хожу в нарядах от Дольче и Габбана и обхожусь без хрустального шара. Все дело в астрофизике.
— Могу представить себе остальное.
— Леди Бракнелл окажется в постели с несколькими парнями? — предположил Нико.
— Николас!
— Вы только представьте себе даму Джудит…
— Спасибо, не хочу.
— Том, как вы думаете, среди этих медиумов есть искренние люди?
— Николас, я человек практичный. Полисмен. Как по-твоему, что я должен думать?
— Он называет это чушью, — сказала Джойс, тщательно размешивая варево деревянной ложкой.
— Только не тычь! — Калли побежала к газовой плите. Барнеби и Николас последовали за ней. Все стояли и смотрели на огромный котел, в котором варилась огромная рыба.
— Морской окунь с фенхелем, луком и лимоном, — объяснила Калли. — Ты увеличила огонь, нет?
— Нет, — ответила Джойс.
— Я же говорила. Жидкость должна дрожать.
— Трястись.
— Помолчи, Нико. Что ты понимаешь?
— Я не увеличила огонь.
— Что у нас есть еще? — спросил Барнеби.
Был дикий канадский рис и салат из зеленых листьев незнакомого Барнеби растения. Заправленный горчицей, ореховым маслом и белым винным соусом. Джойс открыла третью бутылку «Просекко», и вскоре дружелюбная атмосфера восстановилась.
— Это диетическое блюдо, — сказал Николас. — Такое можно попробовать только в рыбном ресторане Камдена[130].
— Но не за такую цену, — ответила Джойс.
— Он прав. — Барнеби поддел вилкой большой кусок окуня, который буквально таял во рту. — Рыба очень нежная.
— Папа, как продвигается дело?
— Ох, только не о работе! — воскликнула Джойс.
— Увы, плохо. Мы узнали, где Ава оставляла машину в вечер своей смерти. Вот и все.
— А чего-нибудь странного и удивительного, которое годилось бы для нас, ты не обнаружил?
— Вы похожи на пару каннибалов, которые высасывают из людей все, что им нужно, а потом уходят, — проворчала Джойс.
— А что еще мы должны делать?
— Люди — сырье для актеров.
— Они не были бы сырьем, если бы знали, что их используют.
У Барнеби возник соблазн рассказать дочери о Футскреях. Калли и Николас изрядно повеселились бы. Бедный Джордж в свои пятьдесят с лишним еще не успел выйти из подросткового возраста. Его чокнутая мать теперь казалась Барнеби скорее жалкой, чем комичной. Главный инспектор решил, что отдать их на посмешище будет жестоко. Даже если они об этом не узнают.
— Похоже, знакомство с этой Гаррет ничего тебе не дало, — сказала Джойс Калли. — Твоя Аркати совсем другая.
— Ты права. Но она — хороший типаж. Это мне пригодится.
— Она очень убедительна.
— Брось, Нико.
— Посуди сама. Она описала машину, которая его убила, помещение, форму окон, цвет стен…
— Должно быть, кто-то рассказал ей об этом.
Барнеби издал горлом странный звук.
— Том… — Джойс обошла стол. — В чем дело?
— Извини… поперхнулся.
— Выпей воды.
— Стукни его по спине.
— Спасибо. Уже все в порядке, дорогая. Не волнуйся.
На десерт были клементины, сложенные правильной пирамидой на белом фарфоровом блюде. И булочки с орехами, марципаном и кусочками темного шоколада.
— Фрукты — это органическая пища, — сказала Калли, из уголка пухлого рта которой вытекала струйка сладкого сока.
— Не думай, что такая диета сделает тебя бессмертной, — огрызнулась Джойс. Она была по горло сыта советами дочери сменить образ жизни. Каждый звонок Калли превращался в лекцию. От головной боли массируй затылок имбирем; при приступах раздражительности прижимай к мочкам ушей хрусталь; если забываешь, куда положила очки, пей чай с сушеными лепестками хризантемы.
— В следующий раз это будет фэн-шуй[131]. — Джойс начала собирать тарелки.