Методичность бергландца сыграла с ним злую шутку: Шильдкнехта было нетрудно считать. Впрочем, и он мало-помалу приноровился к манере Джессики. Стальные запястья, шелковые плечи: хлесткими батманами Шильдкнехт тревожил шпагу соперницы, то и дело нанося мгновенные уколы в корпус. Все чаще шпага не справлялась с двойной нагрузкой, и тогда ей на помощь приходил кинжал: блестящая рыбка выныривала из воды, звенела во всеуслышанье: «Я здесь!» – и вновь уходила на глубину. Советы маэстро, одобренные тренером, Джессика выполняла безукоризненно, отступая не назад, а назад и в сторону, держа бергландца в центре круга. На прямой дорожке Шильдкнехт давно бы «начинил» девушку парой-тройкой туше́. Но эскалонская цепочка прыжков и отскоков, похожих на фигуры замысловатого танца, смущала рапириста. Вынужден на выпаде делать отмашку второй рапирой, чтобы увести «близнеца» под мышку или вниз, бергландец открывался сбоку – и Джессика пыталась реализовать этот шанс с методичностью, сделавшей бы честь самому Шильдкнехту.
Выигрышная сцена, подумал маэстро. Так сказал бы отец. Вся в красном, Джессика Штильнер служила центром композиции, подвижной точкой, куда стягивались взгляды. Декоративный, чуть ниже талии, плащ цвета свежей крови бился за плечами гематрийки от любого резкого движения – волна на привязи. Прекрасно, оценил маэстро. Главное, вытянуть кульминацию. Этот спектакль – краткий, в один акт. Дольше ей не продержаться.
– Ваша тактика? – спросили рядом.
Бок о бок с Диего, внимательно следя за поединком, стоял Антон Пшедерецкий. Весь в синем, при шпаге, он заранее оделся для боя – согласно расписанию схваток, встреча Пшедерецкого и бойца с Тилона намечалась после обеда. Лицо спортсмена – такое знакомое лицо, будь оно проклято! – оставалось безмятежным, как июльское небо: ни тучки, ни облачка. Казалось, Пшедерецкий – зритель из привилегированных, кому необязательно сидеть на трибунах, довольствуясь голограммой; зритель, а никак не боец, и уж тем более не фаворит турнира.
Даже в мыслях Диего Пераль запретил себе называть этого человека доном Фернаном. Будто в сказке, сковал сердце стальными обручами, обмотал цепью, запер на замок. Сердцу только дай волю! – слово за слово, имя против имени, глядишь, клинки уже вылетели из ножен. Маэстро и в детстве был сорванцом, мальчишкой из тех, кому ворованные яблоки слаще своих. Запреты действовали на него раздражающе.
– Сеньорита Штильнер, – ответил он, поразившись сухому, безжизненному звучанию собственного голоса, – ученица сеньора Дахана. Я – ее спарринг-партнер, не более.
Пшедерцкий рассмеялся:
– Прибедняетесь? Зря, господин Пераль. Или лучше – сеньор Пераль? Дон Диего?! Знавал я ваших земляков: горячие парни! Поименуй любого не так, как он считает достойным, и добрая драка тебе обеспечена. А уж если речь зайдет о титуловании… Я прав, сеньор Пераль?
– В моем случае – нет. Зовите меня так, как сочтете нужным.
– Понимаю, – кивнул Пшедерецкий. – Спарринг-партнеру приличествует скромность. А мы тут на мыло изошли от любопытства. Как же, темная лошадка, любимчик старика Эзры, последний ученик Леона Дильгоа… Кое-кто болтает: лучший ученик. Дескать, Эзра недаром положил на вас глаз.
– Боитесь конкурента? – вырвалось у Диего.
Он сразу пожалел о своей горячности. Если рядом с ним Антон Пшедерецкий, чемпион и звезда спорта, спарринг-партнеру фехтовальщицы из второго (третьего?) эшелона должно быть стыдно за откровенную, ничем не подкрепленную наглость. Поступок, недостойный мужчины и дворянина – вот что значил вопрос о страхе и конкуренции. Если же с Диего Пералем беседует дон Фернан, прикрывшись чужим именем, словно щитом, тот самый дон Фернан, который в университетском зале разделал маэстро под орех…
Стоп, одернул себя Диего. Никаких Фернанов.
Пшедерецкий с полминуты молчал. К концу этих тридцати секунд – колоссальный промежуток времени для фехтования! – события на площадке ускорились: Джессика стала агрессивно взвинчивать темп. Считая Шильдкнехта быстрее и быстрее, превратив в счетный механизм не только рассудок, но и все тело целиком, гематрийка орудовала шпагой на грани возможного. Единственным клинком, практически не пуская в ход кинжал, она вынуждала «близнецов» бергландца изворачиваться, чудом избегая фатального столкновения друг с другом. Преимущество Шильдкнехта, заключавшееся в длине рапир, контролирующих дистанцию, исподволь начало оборачиваться проблемой. Чтобы не запутаться, «близнецам» требовалась амплитуда движений, а значит, бергландец должен был перемещаться по площадке ничуть не медленнее, чем молодая гематрийка. Длина двух родственных рапир против длины и взрывной энергии двух девичьих ног – Джессика Штильнер взламывала ледяное спокойствие противника, и лед шел опасными трещинами.
– Вы мне не конкурент, – сказал Пшедерецкий. В тоне спортсмена не крылось желания оскорбить, отомстить Диего за его выпад. – Нам не конкурент, таким, как я. Во-первых, я скоро оставлю спорт. Возраст, знаете ли. Лучше уйти на пике карьеры, чем прозябать на десятых ролях…
Десятых ролях, мысленно повторил Диего. Случайность? Оборот речи? Или намек: я в курсе вашего прошлого, хитроумный сеньор Пераль, в курсе, кто ваш отец, и вообще мне известно больше, чем случайному господину Пшедерецкому…
Стоп. Хватит.
Впервые маэстро пожалел, что мар Дахан смотрит поединок Джессики с Шильдкнехтом не вживую, а от судейского столика, в «волшебном ящике», позволяющем укрупнить любое действие, замедлить, повторить – короче, разобрать его, словно кусок вареной телятины, на волокна. Будь Эзра Дахан здесь, маэстро было бы проще замолчать, сделать вид, что целиком поглощен схваткой. Пшедерецкий или дон Фернан – кто бы ты ни был, сеньор, при мар Дахане ты бы вел себя иначе.
– Вы тоже в возрасте, – продолжал Пшедерецкий, нимало не заботясь душевным состоянием Диего. Взгляд его подмечал все изменения, происходящие под силовым колпаком. Это не сказывалось на манере разговаривать: доверительной, чуточку небрежной, ничем не похожей на утрированную томность дона Фернана. – Вам поздно начинать погоню за титулами, званиями, медалями, а в конечном счете – за славой и деньгами. Вы станете тренером, сеньор Пераль.
– А вы? – огрызнулся Диего.
И лишь потом сообразил, что в пророчестве Пшедерецкого обижаться было не на что.
– Я? Вряд ли. Тренерский заработок меня не интересует. Я обеспеченный человек. Разве что я очень соскучусь по звону клинков… У меня к вам предложение, сеньор Пераль. Давайте заключим пари?
Направленный луч гиперсвязи перехватить невозможно – во всяком случае, теоретически. Лука Шармаль не был специалистом в данной области, но он доверял заключениям независимых экспертов. В особенности, хорошо оплаченных независимых экспертов. Те считали, что луч нельзя перехватить и практически, но засечь факт передачи и в конечном счете установить адресата – вполне.
По этой причине Лука Шармаль давно обзавелся личным комплексом гиперсвязи. Комплекс объединял в единую сеть узлы, установленные на всех планетах, где располагались резиденции финансиста. Сеть обошлась Луке в сумму поистине астрономическую, но глава семьи Шармалей считал, что безопасность того стоит.
Личные апартаменты банкира на Китте и переговорный пункт разделяло сто восемьдесят три метра по прямой. Или двести девяносто шесть метров, если идти через парк, мимо беседки, увитой плющом, и пруда с вуалехвостыми пираньями. Вызвать кар? Нет, обойдемся – людям в возрасте полезно гулять пешком на свежем воздухе.
Благоухание магнолий. Трепет слюдяных крылышек. Рой стрекоз над зеркалом пруда. Плавные изгибы вуалей – так пираньи хвостами подманивают добычу. Едва глупая рыбешка вознамерится вцепиться в соблазнительный хвост, как на месте хвоста возникает зубастая пасть.
Действие на опережение.
Вот чем собирался заняться Лука Шармаль: действиями на опережение. Джессика, его внучка, полагала такую тактику залогом успеха в фехтовании. «Только ли в фехтовании?» – мысленно спрашивал банкир, слушая эмоциональные монологи Джессики. Сочетание чувственности варваров и расчетливости гематров – присутствие внучки было для деда лучшим лекарством. Итак, опережение: сперва мы свяжемся с сенатором Тарквицием. Финансовое благополучие сенатора зиждется на фундаменте по имени Лука Шармаль, следовательно, Тарквиций будет сговорчив. А с людьми, на которых мы выйдем через сенатора, придется поторговаться. Значит, с ними мы встретимся лично.