О том, что у Марианны когда-то был голос, в театре никто не знал, да и сама она со временем забыла об этом. Только во сне все так же выходила на сцену – из года в год стояла перед залом и просыпалась за секунду до того, как нужно было вступать.
В реальности она стояла на сцене только в дни премьер, когда публика штурмовала гардероб, а люди театра поздравляли солистов – взмокших от пота и поэтому скользких, как маринованные маслята. Марианну бросало в такой же точно пот после «оперных снов». Тщеславие к тому времени превратилось в самый настоящий недуг – жаль, что от него нельзя было вылечиться таблетками или уколами. Чтобы усмирить этого зверя, Марианна вспомнила давнюю детскую привычку: когда ей было скучно, она начинала сочинять оперу. И не беда, что от реальной жизни в этих сочинениях, похожих на программки, почти ничего не было и что музыка заимствовалась у Чайковского и Верди, главное – фантазии утешали Марианну и утихомиривали тщеславие. В мечтах она была главной героиней, ради которой мужчины дрались на дуэлях, убивали друг друга в сражениях, совершали подвиги и прекрасные безумства. В реальной жизни Марианна ни разу не имела дел с мужчинами, за исключением папы и коллег. Альва однажды попыталась свести ее с холостяком из филармонии («Он нашего круга!»), но от него пахло, как от мускусного волка в зоопарке, да и сам он Марианной не слишком-то заинтересовался. Она была совсем обычная, и многие коллеги, проработавшие с ней двадцать лет, не узнавали ее, встречая на улице. Такие лица штампуют миллионами, где-то есть одобренный образец.
Луковый суп был очень горячим, пусть немного остынет. Времени с запасом – до спектакля целых полтора часа.
«С днем рождения», – сказала себе и про себя Марианна.
Эмиль махнул рукой, и официантка принесла ему новый стакан бурой жидкости. Больше всего этот напиток походил на свекольный сок, но был, наверное, ликером.
Весь сегодняшний день, начиная с самого утра, Марианна вспоминала маму. Ей бы понравилась эта картинка – взрослая дочь в Париже, в двух шагах от одной из лучших оперных сцен мира. Наверное, гастроли? Или, быть может, дочь скрывается от поклонников, но один, особенно настырный, по имени Эмиль, все-таки выследил ее в роскошном ресторане?
Похоже, кое-кто начинает сочинять следующую оперу, не завершив предыдущую.
Суп слегка остыл, но был душистым и пьяным, как и тот, вчерашний.
Картина седьмая
Подельники Жерара силой удерживают прекрасную Марианну в злачном заведении на бульваре Бомарше. Несчастная девушка пишет письмо возлюбленному – она просит, чтобы Эмиль не жертвовал собой ради нее и сохранил верность честному образу жизни. Появляется Луиза (меццо-сопрано), любовница Жерара. Спокойно и честно узница рассказывает о том, что произошло, – Луиза чувствует смятение. Она хочет покинуть банду и предлагает Марианне бежать. Марианна отказывается – она боится, что Жерар сведет счеты с Эмилем. Луиза уговаривает девушку, но та непреклонна. Скрепя сердце Луиза соглашается передать письмо Эмилю. Марианна остается одна.
Если по улице идет сумасшедший, то из всех встречных он обязательно выберет Марианну. Ее лицо – штампованное и скучное – привлекает всех, у кого расстроенная психика, контузия или просто несчастливая жизнь. В трамваях к Марианне прижимались извращенцы, на остановках приставали чудаки с нервным тиком, юродивые тянули за рукава, цыганки гадали целым хором. Еще ее любили дети, хотя Марианна не умела с ними общаться и страдала, когда к ней жались потные головенки соседских ребятишек. Дочь Ирины – такая же длинная и тонкая, как мать, хотя совсем ребенок, – не просто обнимала ее при встрече, но еще и с наслаждением обнюхивала, как собака. Марианна терпеть не могла любых телесных контактов – даже когда Альва прихлопнула у нее на руке комара, это проявление заботы показалось ей неприятным. В самолете Марианна просила место у окна и не поворачивала голову к соседу, чтобы не видеть чужую кожу, волосы, ногти и не чувствовать запаха.
Голой ее видела только мама в детстве и еще некоторые врачи – после каждого такого обнажения, пусть даже частичного, Марианна чувствовала себя испачканной. Совсем маленькой, на пляже, Марианна отказывалась переодеваться, пока мама не окружала ее полотенцем, закрывая, как занавесом, от чужих взглядов. Телесная жизнь казалась ей утомительным делом – лучше уж быть главной героиней, страдать и вовремя погибнуть.