— И все-таки не думаю, что Джошуа Шривер обрадуется, когда я расскажу ему, какими кощунственными способами вы проявляли свою заботу о его интересах.
— Посмотрим! — улыбнулся генерал Дэблдей. — Я знаю своего друга лучше вас. Джошуа Шривер жесткий человек, он понимает, что в таком деле, как наше, неизбежны роковые случайности. К тому же у вас не будет возможности поговорить с ним раньше меня. Сейчас, когда уже нет смысла скрывать, мой прямой долг самому подготовить его к трагическому известию. Я сделаю это так, что он простит мне мои грехи. Но самое главное, я намного опережу вас.
— Пользуясь вашим прямым проводом? — усмехнулся Мун. — Тем самым, по которому вы заказали фальшивую телеграмму о кремации.
— Хотя бы так. Главное, что Джошуа поймет и простит. Даже если мне из-за майора Мэлбрича, вернее, из-за второй рассекреченной бомбы придется расстаться с генеральскими погонами и высоким постом…
— Считайте, что с него вы уже ушли!
— …то я при помощи Джошуа Шривера пересяду обратно в кресло президента «Америкэн электроникс», — не дал себя прервать генерал.
— Боюсь, что ваш старый друг Шривер на этот раз скорее предложит ваше старое президентское кресло дону Бенитесу, чем вам. Он уже все знает.
— Это наглая ложь! — Генерал вскочил. — Чудес не бывает! С той минуты, как этот рыбак передал мне вашу просьбу прислать на остров саперов, всякая связь Панотароса с внешним миром прервана!
— И все же это правда. У меня в отличие от вас нет прямого провода с Вашингтоном. Но я воспользовался рацией, передачи которой вы готовы были приписать охотящейся за вашими секретными устройствами иностранной державе. В действительности она снабжала информацией о панотаросских событиях радиостанцию испанских антифашистов «Пиренеи», которую в Стокгольме по моему совету круглые сутки прослушивает Свен Крагер. Так что можете себе представить, что сейчас творится в мире. Вы, должно быть, давненько не слушали радио. Если не возражаете, восполним этот пробел!
Мун включил транзистор:
«Сегодня на улицы испанских городов вышли тысячи людей. Известие о лучевой болезни маркиза Альфонсо Кастельмаре, прямого потомка герцога Вильяэрмосы, вызвало волну всеобщего возмущения. В Мадриде, на центральной площади Пуэрта-дель-Соль, состоялась демонстрация протеста, в которой приняли участие многие известные деятели искусства и представители церкви…»
— Вы полагали, что маркиз рисковал жизнью ради вашей нищенской компенсации. — Мун даже с некоторым сочувствием посмотрел на побледневшего генерала. — Нет, он знал, что делал, когда переносил осколки. Знал, что в отличие от нас, испытывающих уважение к деньгам и только к деньгам, для многих испанцев представитель старинного рода Испании нечто большее, чем только отживший символ. Он нарочно вызвал огонь на себя! Дай бог побольше таких донкихотов! — Мун хотел еще что-то сказать, но не успел. Его заставил умолкнуть голос диктора:
«Сразу же после получения сенсационного известия о радиоактивной трагедии в семье мультимиллионера Шривера корреспонденту „Нью-Йорк таймс“ Уилтону удалось проследить последний путь Уны Шривер и Рола Шривера до секретного специального госпиталя военного ведомства, затерянного в песках Невадской пустыни. Как только стало известно об их смерти, президент Соединенных Штатов послал Джошуа Шриверу телеграмму со словами искреннего соболезнования. Мистер Шривер мужественно переносит тяжелую утрату…»
— Ну, вот видите, что я вам сказал? — Генерал потянулся за стаканом. — Железо, а не человек! Так что просто придется сменить костюм. Позавчера штатский, вчера генерал, сегодня опять штатский… Мой принцип: когда новый костюм приходит в негодность, я надеваю прежний. Вот в чем секрет моего оптимизма! А впрочем, разница небольшая: «Америкэн электроникс» поставляет контрразведке электронные мозги, а контрразведка предприятиям Шривера — президентов. Теперь можно, пожалуй, спокойно выключить. — Он привстал, чтобы дотянуться до клавиш приемника, но Мун вовремя отстранил его руку. И тогда они услышали вместо ровного баритона с безупречной дикцией по-настоящему взволнованный человеческий голос: