- Этьен, брось ты это. Это всего лишь легенда и не более. Это просто удивительная история.
- Может ты и права, дорогая. Но истории на пустом месте не возникают, а значит, они что-то все таки создали, еще в те времена. Вот только, что и как, я пока не могу понять, - пробурчал я, беря очередной чистый листок.
Я вспомнил, как создавал свой, усовершенствованный, волшебный фонарь, которому, впоследствии, дал таинственное название «фантаскоп».
На парижском подворье стоял сентябрь 1798-го. В тесной, но хорошо оборудованной мастерской, помещение для которой снял граф де Паруа, у меня под рукой было все необходимое. На большом столе лежали еще недоработанные чертежи и книги по оптике, среди которых свое достойное место заняла моя любимая – труд Аттанасиуса Кирхера, немецкого монаха и ученого «Великое искусство света и тени», написанный им еще в середине 17-го столетия. Возле стен стояли столы с инструментами и заготовками для будущего волшебного фонаря. Отдельно на полочке, завернутые в мягкую ткань, дожидались своего момента линзы. Наверное, они были самым дорогим, что здесь находилось.
Прежде всего, досконально изучив конструкцию подобных оптических машин, я пришел к выводу, что все они демонстрировали нарисованное изображение на экран или подобие экрана, не передавая динамики изображаемым объектам. Нарисованное на пластинках прозрачной слюды или в лучшем случае, стекле, благодаря оптике просто увеличивалось в размерах и в таком виде проецировалось на любую поверхность. Этим изображениям явно не хватало движения. «Оживить» изображения демонстрируемые зрителям – вот основная цель, которую я поставил перед собой!
На создание своей версии волшебного фонаря ушло несколько месяцев. Методом проб и экспериментов с оптикой и источниками света, мне удалось разнообразить искусство демонстрации картинок. По крайней мере, мне так казалось.
Его святейшество, граф де Паруа, был первым, кому я продемонстрировал свое новое изобретение. Это было совершенно заслужено. Граф все эти месяцы не забывал навещать меня, в моей мастерской, осведомляясь об успехах и принося деньги на мои нужды.
Декабрьским вечером послышался хруст снега и стук в двери мастерской. На пороге стоял граф де Паруа, собственной персоной.
- Добрый вечер, маэстро! – восторженно произнес он, заходя в помещение.
Мы обменялись приветствиями, и граф проследовал в комнату, оставив свою трость в прихожей.
- Ну, поскорее показывайте свое чудо! – с нетерпением, потирая руки, продолжал де Паруа.
- Извольте, Ваше святейшество, - несколько смущенно ответил я, направляясь к созданной мной оптической машине. Я снял покрывало с аппарата и нашему взору предстала необычного вида конструкция.
- Ух! – только и смог вымолвить граф, - Вот это, да! И это – новый волшебный фонарь? Боже мой, да он на колесах, да еще на рельсах, да еще с двумя объективами, - де Паруа разглядывал машину со всех сторон, охая, ахая, и произнося слова восхищения.
Наглядевшись вволю на мою конструкцию фонаря, граф уселся в кресло и вытянув ноги возле камина.
- Ну, а теперь, продемонстрируйте свое колдовство, маэстро! Покажите мне, на что эта диковинка способна, - заявил де Паруа, предвкушая как минимум некоего чуда.
Я выставил на рельсе волшебный фонарь, направив объективы на полупрозрачный экран. Изображения, проецируемые машиной, можно было отчетливо видеть со стороны графа, который заменил строгих зрителей. Свет яркой полосой устремился к экрану, образовав на нем маленькую светящуюся точку. Пока граф пытался, что-то сказать, эта точка вдруг начала расти, а через мгновение, превратилась в скелета с косой, несущегося прямо к де Паруа.
- Ой! – крикнул граф и отклонился в кресле, подальше от увиденного.
Изображение смерти, нависшее над зрителем, в тот же час исчезло и сменилось другим образом, потом третьим, становясь все страшнее и страшнее. Образы двигались, то приближаясь, то удаляясь от графа, превращались из одного в другой, не давая перевести дух несчастному де Паруа.
Я закончил первую демонстрацию и зажег свечи в комнате.
Его сиятельство сидел с мертвецко-бледным лицом и широко раскрытыми глазами.
Через минуту он опомнился и хриплым голосом произнес лишь одну фразу:
- Этьен, я же просил использовать науку в вашем изобретении, а не магию!
Я усмехнулся. Воспоминания рассеялись, а я продолжал ехать через леса и поля, навстречу чему-то новому.
Да. Движение, «одушевление» демонстрируемых изображений, вот задача, над решением которой с самого начала появления оптических машин, бились изобретатели со всех стран. Видимо, и русских это не миновало.