Ночь, в очередном постоялом дворе, прошла беспокойной. Меня мучили мысли о таинственной машине, о которой сочинили историю в России и свидетельств о которой, увы, нигде нельзя было найти. А может быть, все было намного проще. То, что менять картинки перед объективом нужно было быстро, чтобы получить иллюзию движения, они, в принципе, уже могли знать или узнали, добившись этого опытным путем. Тогда, дело за малым – создать множество картинок, которые чуть-чуть будут отличаться друг от друга, разложив движение на фазы. Потребовался бы механизм, на котором могло разместиться достойное количество этих картинок и хороший, сильный источник света. Но создать все это в начале 18-го века? В этой глуши? Не может быть! Этого не может быть!
Уже под утро мне удалось уснуть. Сон. Очень странный и жуткий сон, мне приснился этой ночью.
Темный зал. Какие-то люди сидят на стульях и о чем-то еле слышно разговаривают. Вдруг, из-за спин этих людей, из квадратного проема в стене, вырывается сноп ярчайшего света… Мощный огонь, раздуваемый кузнечными мехами, зеркала и увеличительные линзы, которые позволяли из отблесков огня создать необходимый поток света… Странного вида машина, напоминающая гигантское водяное колесо, положенное на бок. К каждой лопасти колеса приделана отдельная подробная картинка, нарисованная на тонком шёлке. Каждый рисунок на едва уловимые детали отличается от другого… Колесо тронулось с места, закрутилось все быстрее и быстрее. На белом полотне экрана появились тени. Эти тени задвигались, зашевелились, ожили…
Последние видения прошли с глотком холодной воды.
Я выругался про себя на французском. Это было уже слишком!. На время я решил не обращаться к этой теме, так впечатлившей меня.
Через час опять в дорогу, надо было собираться и кормить семью завтраком.
Мы спустились в столовую, где уже нас ждал легкий завтрак. Вкусные, только, что испеченные булочки и по стакану молока, вот, в общем-то, и все, что нам сейчас требовалось. В большом зале столовой уже завтракали постояльцы. По их разговору я смог понять, что это люди из купеческой семьи, направляющиеся в свое имение. Вокруг их стола бегали маленькие дети, играясь какой-то деревянной игрушкой. Мальчик дергал за веревочки, искусно вырезанные из дерева фигурки и они, на это время «оживали». Композиция этой незатейливой игрушки была простой, но интересной: два кузнеца стучали молоточками по наковальне. Сначала один, потом второй. Один кузнец поднимал молот, а второй, в это время, опускал свой на наковальню. Стук, стук, стук, стук. Меня заворожила эта игрушка. Всего две фазы движения, а какой эффект. Некоторое время я внимательно наблюдал за этими деревянными кузнецами и где-то, из под сознания, ко мне, возвращалась мысль. Вот, откуда, еще сто лет назад, русские умельцы могли понять, что изображение, демонстрируемое на экран, тоже необходимо раскладывать по фазам, чтобы добиться иллюзии «оживления».
Еще оставалось много вопросов, но на один, я для себя уже дал ответ – вполне возможно, что кто-то в России начала 18-го века, мог додуматься как создать эффект движения проецируемых изображений.
Глава 5. За сто верст от Петербурга
- Ваша, милость, день, но может быть два дня в пути, и мы в С-Петербурге, - с восторгом в голосе, отрапортовал Франсуа, распрягая уставших лошадей.
- Ваши бы слова, да Богу в уши, как говорят русские, - с иронией в голосе, ответил я извозчику.
Очередная почтовая станция, коих по всей России, через каждые 18 – 20 верст, разбросано по всем почтовым дорогам. Мне особенно запомнились одинаковые, как на одно лицо, белые деревянные колоны на входе в здания и такого же цвета стены, побеленные мелом или в лучшем случае выкрашенные белой краской. При виде этого однообразия, сразу же пахло казенностью этих заведений.
Эта почтовая станция ничем не отличалась от предыдущих, встречавшихся нам по пути. Каждая из них имела определенное количество лошадей и экипажей, в зависимости от разряда, к какому она принадлежала. Станции первого разряда строились в губернских городах, второго - в уездных. Небольшие населенные пункты имели станции третьего и четвертого разрядов, с небольшим количеством лошадей.
Почтовая станция находилась в ведении чиновника - станционного смотрителя. В обязанность его входило проверять подорожные (так назывался документ, в котором обозначались маршрут, чин и звание путешественника), получать прогоны и отпускать лошадей.