Ива понятливо кивнула.
***
У питомцев короткий век – даже у долгожителей. Лигерия не считала кого бы то ни было из людей питомцами, но она не могла не испытывать этой смиренной и горькой нежности, когда те, кого она любила, представали перед ней в своей… наивности, почти первозданной наготе.
Этого человека, уже немолодого, она помнила в расцвете красоты и силы. Помнила его пыл. Его улыбки. Они ни разу не встречались лично, но та девочка, чистая, как соловьиная трель, принесла ей его образ, а её – передала ему словами.
– Лигерия… – произнес Сальер, словно сам себе не веря, оглядел её, шагнул назад. – Почему… Почему ты выглядишь как княжна? Как это возможно?
– Я забрала её тело, – сказала ведьма, прежде чем Сальер успел возразить, добавила: – Поверь, я только облегчила её участь. Это дитя-искупление. Ничто не смогло бы её спасти.
Сальер сделал шаг назад.
– Оставь её... Эта девочка больна, она достаточно страдала.
Лигерия усмехнулась, обошла его.
– Жалость, – произнесла она. – Драконье пламя его не ведает. Оно – стихия. Льётся с неба, не выбирая тех, кто страдал достаточно, а кто – нет… Оно уничтожает всех, старый друг.
Сальеру вдруг показалось, что в отблеске фонарей её лицо меняется, а волосы и вовсе побелели. Она улыбнулась.
– Ты уходишь? – спросил он, понимая, что никак не сможет помешать этому существу.
Лигерия обернулась, поглядела на окна дворца.
– Прежде я хочу освободить ещё одного невольника этой темницы, – сказала она. – Идём со мной.
В узком коридоре, хорошо освещенном, она снова показалась ему, один в один, княжна Мон-Риана. Сальер не различал дороги, он просто шёл за ней – молча, сосредоточенно. Не сомневаясь в том, что ведёт она его в те подземелья, о которых рассказывали ему Ивера и Цезарио.
Вот в конце узкого прохода показалась окованная дверь. Сорвались со своих мест встревоженные гвардейцы.
– Господин советник, Ваша Светлость, вам нельзя…
Лигерия лишь вскинула ладонь. Двое мужчин, в самом расцвете сил, замерли, вскрикнули, кожа их оплавилась, почернела и через считанные секунды они обратились в уголешки.
– Это тоже пламя, – усмехнулась Лигерия.
Сальер почему-то меньше всего думал о том, что за той железной дверью. О каком узнике речь. Сейчас он только чувствовал запах обгоревшей плоти, сейчас он думал только о том, что, возможно, Быки не зря заточили эту женщину в оковы Созерцателя.
Лигерия поглядела на него. Монро, той бедной хрупкой девочки, уже почти не осталось в этом теле – рядом с Сальером стояла прекрасная белоголовая женщина с хищными чертами и пылающими глазами. Она открыла дверь и… Сальера ударил невероятный контраст. Среди сырого подземелья – уютная, теплая комната. Тихая музыка. Он переступил порог. За прозрачным балдахином, в постели, кто–то лежал, кряхтел тихо, как сухое дерево на ветру, или постанывал с присвистом, как осенний ветер…
Сальер медленно сделал шаг к незнакомцу, отодвинул полог в сторону. Руки подрагивали, а глаза не видели. Изуродованный дряхлый старик, совершенно беспомощный, по подбородку текла слюна, взгляд отсутствовал, но на мгновение, когда появился Сальер… Этот взгляд показался трезвым и даже вменяемым. Но ни капли радости – только облегчение.
Сальер потянулся к его руке, сжал сухую старческую ладонь и, упав на колени, заплакал. Старик лежал на постели, глядя в потолок.
– Ваше Величество, – проговорил Сальер. – Государь, что они с тобой сделали? Как посмели заточить Императора…
Сальер стиснул зубы. Утёр лицо быстро, сжимая ладонь.
– Семя предателей, – процедил он.
Лигерия опустилась рядом с ним.
– Это ты? – Сальер глянул на неё гневно. – Ты это сделала? Я ведь видел, он был мёртв. Он не дышал, его сердце не билось…
Она покачала головой.
– Попроси его, – сказала она ровно. – Он покажет тебе, как всё было. Его воспоминания ходят по этому подземелью… Его боль и нерастраченная любовь.
Сальер стиснул зубы, снова заглянул в светлые глаза безумца, и вот перед ним раскрыты глаза мертвеца.
Молодой Цезарио, обнаженный, лежит на полу, по его остывшему телу ползают огромные черные змеи, в изголовье отрубленная бычья голова с распахнутым ртом. Леста и Гербер, убитые горем, стоят в изголовье. На бледных лицах ни капли страха.
Полыхают чёрные свечи.
Входит женщина, обнаженная, в ожерелье из птичьих черепов. В каштановых волосах – окровавленные рога, а на лбу нарисован серп месяца. В руках она несёт нечто… Окровавленный ком. Леста покачнулась, но Гербер поймал её, и только тогда, приглядевшись, Сальер увидел то, что увидела императрица, из этого окровавленного куля показывалось нечто, похожее на полупрозрачную розовую руку.
Далия Тирейская шагнула мимо шипящих змей, опустилась на колени.
– Я, ведьмой названная, ведьмой заклятая, воздаю тебе, чёрный бык, эту жертву – нарождённое дитя от блудной матери. Удобрены её кровью поля, на которых ты пасешься. Не моею рукою жизнь её забрана, но забран последний вздох и да вложен в уста твои. За дар мой, чёрный бык, прошу тебя – не забирай, не уноси душу Цезарио из рода Быков и Змей, умилостивись, сбрось его со спины своей…
Пламя вспыхнуло. Закричала Леста. Бычья голова дёрнулась, выхватила из рук ведьмы жертву и принялась яростно жевать, разбрызгивая кровь. Комната наполнилась воплем. Змеи зашипели, кинулись на Далию, будто хотели разорвать.
– Преступница, – шипели они. – Преступница…
Далия будто остолбенела. Из ран, нанесенных змеиными клыками, текла не кровь – текло колдовство. Они карали её за преступление против жизни и смерти. Вихрь огня окружил их всех, но вдруг, в один миг, всё утихло.
Змеи, гигантские полозы, обратились ужами и расползлись по углам. Далия стояла, дрожа от ужаса. Бычья голова лежала на полу.
Леста забилась в угол. Закрыла руками поседевшую голову.
Цезарио лежал, не шелохнувшись.
– Ничего не получилось… – сказал Император. – Ничего не вышло…
Далия, испуганная, не понимавшая, что же пошло не так, сделала к нему шаг и…
Он резко выгнулся, открыл глаза и завопил.
Сальер сжал голову руками, вскинулся глядя на изувеченного старика.
– Она вернула жизнь его телу, – объяснила Лигерия, опережая вопрос. – И не позволила уйти его душе… Он ни там и ни здесь. Можно уйти из мира мёртвых, но нельзя вернуться в мир живых. Вот такая печальная история. Далия была наказана – Змей лишил её дара…
– Так себе наказание за её грехи, – будто сплюнул Сальер и вдруг заметил, что в ладони ведьма держит изогнутый рог.
– Что это? – спросил он.
Лигерия поглядела на свою ладонь, сняла резную костяную крышку и достала из рожка свёрнутый пергамент.
– То, чего Быки алчут и что презирают, – ответила она равнодушно. – Завещание Саргуса.
Она поглядела на Сальера.
– О том, что править лишь Старшему Сыну и его коленям. Признание того, что Быки – род бастардов. Закон о том, что чистая кровь не священна.
Сальер обернулся к Цезарио. Лигерия забрала бумагу, а рог спрятала туда, где он и был – в одну из мраморных панелей над камином.
– Если об этом узнают – всему конец, – произнёс Сальер.
– Да, – ответила Лигерия, проговаривая флегматично. – Всему конец, если об этом узнают. Всему конец, если Маркус бросит завещание в пламя…
Сальер молчал какое–то время. Лигерия не уходила. Она оставалась рядом с ним.
– Ты правда была его матерью? – наконец, спросил Сальер сглотнув, обернулся к ней. – Матерью Саргуса.
Лигерия глядела на пламя.
– Да.
– И он заточил тебя, боясь… что правда откроется? – произнёс он оцепенело.
Лигерия повела плечом.
– В этом роду, – сказала она. – Мужчины боятся сильных женщин. Будь то мать, сестра или любовница. Быки вероломны и всё же…
Она поглядела на Сальера.
– Змей избрал их править, – сказала она. – Называя себя быками… Они, на деле, нечто большее. Прощайся со своим королём, рыцарь. И подари ему свободу.
Она отошла к двери. Сальер покачал головой. Какие–то мгновения он смотрел на Цезарио, словно надеясь, что тот вот–вот прозреет – пусть на мгновение, но прозреет, чтобы сказать ему нечто важное. Сакральное. Секунды тянулись томительно долго, а чуда всё не происходило.
Сальер не знал, был ли он послушной марионеткой, или просто не чувствовал собственной руки, когда достал револьвер и, сглотнув слюну, поднёс дуло к поседевшей голове истинного Императора. Почему-то он почти ничего не видел, всё словно покрылось туманом, расплылось перед глазами, и Сальер не понял, что захлебывается слезами.
Рука дрожала. Как могла не дрожать? Рука дрожала, но палец лёг на курок и…
Грянул выстрел.
Сальер вмиг протрезвел. Он стоял один посреди этой фальшиво–уютной комнаты, где играла тихая музыка. На постели лежал старик. Его голову окружал красный ореол. Сальер провёл по своему лицу. На ладонях остались красные дорожки.
Советник улыбнулся. Мёртвый Император улыбался ему в ответ.