Глава 36
Во всём их роду неярких, слабых мужчин разве что Цезарио мог сравниться красотой с её сыном.
Лигерия стояла во мраке. Портрет, лучась холодным мерцанием, глядел на неё в ответ. Герой неспетых баллад – мальчик, коронованный шапкой золотых волос, осиянный их ореолом.
Его лицо напоминало ей о богоподобных существах, изгнанных из Эдема. Проклятых за одно лишь то, что решили идти своим путём. Он был к ним близок, её мальчик. Ведь он был её плоть и кровь. Её и неблагодарного смертного кесаря.
Лигерия провела ладонью по холсту.
Ведьмы не бывают счастливыми, так толкуют люди. Слишком древние, слишком могущественные существа, слишком много в них памяти и горя, но большего горя, чем предательство сына, Лигерия так и не узнала.
Увенчанный символом власти, непобедимый, он должен был расправить крылья и стать Драконом.
– Сын ведьмы и кесаря, – проговорила Лигерия в темноте, оглаживая непослушные волны благословенно-золотых волос.
Пророчества – это капризная мелодия, жаль, что сбываются они всегда и безоговорочно, какой бы путь не пришлось для этого избрать.
Три столетия минуло, вспыхнула кровь от крови, родился новый Дракон. Не знавший ни любви, ни жалости.
Лигерия поглядела на свои руки.
Маркус пугал её чёрными кандалами, выкованными горцами в старом монастыре, под пение сотни мольцев. Император так и не узнал, что сдерживали её не они. Так и не узнал, почему она вытягивала руку за решетки, пытаясь поймать чужое прикосновение.
Лигерия закрыла глаза, не стыдясь своих слёз.
Костяной кинжал в ладони сына ударил её под лопатку. Как она закричала, чувствуя лаву, разливающуюся по телу, чувствуя сеть, наброшенную на неё. Триста лет назад сын ударил её в спину клинком из драконьей кости, сделав её тюрьмой собственное тело.
– Ты мог стать богом, – улыбнулась она с горечью, – а стал сумасшедшим кесарем. Между ангелами и червями… Почему же ваш выбор неизменно падает на червей?
Она усмехнулась.
– Проклят твой род за тебя, – сказала Лигерия, медленно проводя ладонью по горячо-любимому лицу.
На мгновение показалось, что оно, лицо это, исказила гримаса ужаса. Лигерия оскалилась. Портрет вспыхнул.
Пламя поднимается вверх, но здесь и сейчас огонь будто брызнул во все стороны. Упал семенами и тут же дал побеги, заколосились огненные травы. Змеи противоречивы, они любят мрак, и любят огонь во мраке.
***
Лёжа в детской, тихо, чтоб не разбудить дочь, плакала в ночи княжна Мануэлла. Зажимала ладонью рот, силясь запереть этот вой. Она рыдала, потому что, сама того не ведая, чувствовала, что потеряла осколок собственной души – плакала, ещё не зная, что кончились страдания её сестры.
***
Лишенная сна, лежала в холодной постели Вдовствующая Императрица Далия, смотрела вверх остывшим взглядом, а с уголков глаз, как водится, в самый темный предрассветный час срывались звезды.
***
Осыпалась в бесполезных кандалах сброшенная кожа змеи.
И тени древней религии, и тени старой веры – все они рвались из казематов, огибая решетки языками алого пламени.
И рыцарь, окаменев от ужаса, не смел оставить своего покойного короля, а багровые тени огня и крови входили в его чертоги, и он видел их безобразные лица, и видел их голод, но не посмел о ставить своего Императора.
***
Дворцовую площадь наводнило небывалое количество людей. Было в этой картине нечто ужасающе-пророческое. За считанные часы над дворцом вспыхнуло ярое пламя, чёрный дым затянул искры звёзд, и это первобытное кострище сожгло дотла саму ночь.