Весь день она боялась поднять глаза на мужа, а ввечеру пришла на прежнее место, плохо понимая, что делает. Юноша был еще красноречивее, цветы благоухали, птицы пели в ветвях липы над ее бедною головою. Благосклонные боги, вкрадчивые речи, смелеющие руки наконец победили в ней все, что она пыталась себе напоминать. Гордый своим счастьем, он клялся ей в вечной любви и поспешил уйти. Шаги его стихли в кустах. Из складок его плаща выпало письмо; он того не заметил. Она рассеянно подняла его и развернула. В письме содержалась вся любовная речь, только что ею слышанная, от начала до конца, с многочисленными поправками и дополнениями, обличающими тонкое понимание женского сердца и его прихотей. Она узнала печать: это был перстень с Прозерпиной, принадлежащий ее мужу. Она свернула письмо и пошла в дом. К ночи сделалось ей дурно, так что подозревали лихорадку, и посланные мужем слуги привели сонного медика. Назавтра, однако, жар отступил, глаза прояснились, и она. окруженная хлопотами, сидя в постели, благодарила мужа за заботу. Когда позволили ей подняться, она принялась за то, чего неотступно требовало ее сердце и чему горячечное воображение придало художественные черты. Она хотела мстить, уязвленная не столько сребролюбием своего мужа, унизившегося до таких проделок, сколько его уверенностью, что приезжему человеку, чтобы ее добиться, не надобно будет прибегать к насилию. Вечером юноше принесли письмо со знакомой печатью; в нем дружески сообщалось, что явился ему соперник, богатый, настойчивый, удачливый, и что в сей час, как он читает эти строки, дама встречается с поклонником в известном ему месте. Кровь в нем закипела. Он кинулся по городу, пряча кинжал под платьем. Тем временем в доме садовода старуха нянька, древняя, как Сивилла, таинственно отвела хозяина в угол и набормотала ему, что прежний владелец сего поместья некогда зарыл в саду большие деньги; что. вынужденный внезапно покинуть эти края, не имел времени их выкопать, однако ж сын его через многие лета, как достоверно ей ведомо, вернулся сюда и ныне бродит по саду, отыскивая сообщенные отцом приметы. Фессалиец выслушал, нахмурился и заторопился в сад. не взяв никого с собою. Там уж бродил ревнивый прелюбодей, в каждом кусте видя соперника. Они столкнулись во тьме и не узнали друг друга. Фессалиец повалился, пораженный кинжалом; убийца кинулся бежать и споткнулся о корни; удача отступила от него, он рухнул и сломал себе шею.
Какую бы казнь ни замышляла раздраженная женщина, служившееся превосходило своею полнотой все ее надежды. Подозрение не коснулось ее; однако наследство отошло сыновьям от первого брака, она же принуждена была вернуться в смиренный родительский дом, удержав за собою немногие мужнины подарки, язвившие ее напоминанием о прежней пышности. В однообразии новой жизни, ничем не развлекавшем ее уныния, странные мысли ее посещали, с которыми не умела она справиться. Обманувшая мужа пустой приманкой, она сама заразилась ею. как неопытная отравительница, коснувшаяся своего зелья. Мало-помалу она уверилась, что муж ее так был богат и так недоверчив, что спрятал добрую долю своего богатства в саду и что эти деньги по справедливости должны быть ее. Украдкой входила она в сад и скиталась между дерев и изваяний, стараясь угадать, какое из них придирчивая скупость ее супруга избрала хранителем своим тайнам. Наконец она пробудилась от мечтаний, чтобы разделить их с помощником. Она принялась искать Эрихто. Стесненная народною боязнью, старая ведьма жила уединенно за городской стеной, не имея охоты видаться с незнакомыми. Но настойчивость молодой женщины, умильность ходатаев, красноречие кошелька добились для нее свиданья. Женщина вошла в ее берлогу, наклоня голову, и спросила, она ли та самая Эрихто, которая исцеляет безумие и наводит его. пробуждает гроба, преклоняет бесов и входит нежданной на пир к стигийским богам. Ведьма коротко отвечала, что та самая. Женщина начала говорить, кто она такова, кто таков был ее муж и что с ним приключилось, но хозяйка молвила, что в этом нет нужды: хоть она и на покое, однако ж следит за местными новостями. Тогда женщина сказала, что она пришла за милостью; что ее муж, она в этом уверена, зарыл деньги в своем саду и они должны достаться ей — не по праву почвы, а по праву семени: пусть же колдунья, сыскав ее мужа там. где селят почтенных людей, вынудит у него, что оставил он в земле. Эрихто отвечала, что милость не по ее части, что достать деньги — дело нехитрое и что в Фессалии достаточно способных ведьм, чтобы не тревожить бедную старуху. Женщина сказала, что другие не смогли ей помочь и что она щедро наградит ту, которая исполнит ее желание. Эрихто отвечала, что ей довольно тех денег, кои у нее еще остаются от прежнего житья, и что если б она доселе не научилась умерять свои похоти, возраст и немощи наставили бы ее в этом. Женщина сказала: было время, что ее гремучая слава наполняла вселенную: теперь при ее пороге не шепчутся испуганные просители, умирающие тревожатся не о ней. а о божественном правосудии, няньки путают озорных младенцев не ею, а ее счастливыми товарками: неужели ей не хочется вновь объять песнью землю, море и звезды и воскресить старинный ужас, сопутствовавший ей на всех стезях? Эрихто отвечала, что ей довольно сознавать свою мощь и что ей теперь куда отраднее, нежели сотрясать вселенную, доживать свои дни во вселенной, которая не сотрясается. Тогда женщина откинула плащ и открыла взорам колдуньи набухший живот. Все те годы, сказала она, что они жили с мужем, боги не хотели благословить их брака, оставив ее без памяти в потомстве и в завещании, — но теперь, когда муж ее лежит в могиле, провожденный туда изъявлением общей скорби, ее утроба носит ребенка от человека, который с согласия ее мужа пришел сеять на чужом поле. Эрихто поглядела на нее с задумчивостью и по кратком молчании сказала, что поможет ей. Женщина рассыпалась в благодарностях, но ведьма ее прервала: «Да. — повторила она. — я переверну ради тебя бездну и дознаюсь у твоего мужа, что он оставил в земле; а ты вынь подушку, так ведь ходить неудобно. Не думаешь же ты, — продолжала она, с усмешкой глядя на смущенную просительницу, — что я, видевшая сервировку на стигийских банкетах, не различу, что скрывается в женской утробе, позор или лукавство». Впрочем, она выговорила в награду своим трудам половину всего, что благодаря им отыщется. Женщина поспешила на все согласиться и уйти; колдунья осталась погруженной в раздумьях. Дело, ею принятое, было непростым. Садовод ушел слишком давно и далеко, чтобы она могла до него дотянуться; следственно, нужен ей был на том свете недавний пришлец, обладавший силою делать с мертвецами все, что ему заблагорассудится. Придя к этому решению, она тряхнула головой и сквозь зубы забормотала напев, почти забытый ею, и звезды отозвались ему стоном. Она осквернила терпеливый мир, она заставила ветры остановиться, она погрузила свой таинственный невод в ночные воды, и где-то далеко, во тьме скорбной богадельни. Вергилий поднял голову. Пора было в путь. Он покинул свое место и двинулся незнакомой дорогой.