Да где ж ему быть, кроме как под валуном?
Наклоняемся и шарим у подножия.
Так и есть, из выемки, присыпанной мелкой галькой, извлекаем на свет стеклянную баночку, горлышко которой плотно заткнуто выструганной деревянной пробкой и залито поверху расплавленным воском.
Внутри болтается нечто продолговатое, обернутое то ли папирусом, то ли берестой.
Учитывая местные реалии, вероятнее последнее.
Выковыриваем затычку и вытряхиваем содержимое.
Разворачиваемая полоса березовой коры являет взгляду текст, озаглавленный, как и было объявлено:
НАПУТСТВИЕ
Камень, брошенный в озеро, вызывает разбегающиеся по воде круги. Отраженные береговой кромкой, волны сталкиваются вперехлест и постепенно гасят друг друга, но характерные линии остаются на прибрежном песке. Даже после того, как разгладится рябь на поверхности.
Всякое явление в мир несет в себе источник постоянного на него воздействия.
Бросивший камень ушел, но он был, а значит, его былое присутствие обнаружимо.
Наступает черед помыслов.
Не каждое намерение оказывается запечатленным в пейзаже, но все они, как одно, проницаемы. Даже не нашедшие пока случая выразиться, даже потаенные, даже тщательно маскируемые под иным обличием.
Важна лишь способность по следам в окружении выявить другого и поставить себя на его место.
Дальнейшее зависит от глубины проникновения и степени перевоплощения.
P.S. На распутье обычно возлежит валун. Равно как и наоборот. Там, где есть придорожный валун, обязательно имеется развилка или, по крайней мере, ответвление. Пусть взгляду и не видимые.
Напутственное слово Хранителя совсем не похоже на завещание флибустьерского казначея. Отмерь пятнадцать шагов на восток…
Ветхий манускрипт ползет под пальцами и осыпается трухой.
То ли нарушение технологии приготовления, то ли так и задумано.
Но осталось то, что было в него завернуто.
Знакомая заколка белого металла, стилизованная под стилет с черненой рукоятью. Но в отличие от двух предыдущих, в перекрестье вставлен какой-то крупный желтый камень.
Очевидно, недреманное око, начинающее светиться вблизи абсолютного Зла.
Втыкаем заколку в пустой газырь на правой стороне груди, камнем наружу. Пусть бдит. А то еще вылезет из кустов лукавый, хвост и рога быстренько прикроет, прикинется добрым попутчиком. Не распознаем, а он и рад стараться, заведет-заблудит. В их ведомстве-то, поди, уже известно, что мы идем на смену.
Навигатор мелодично сообщает об очередном повышении.
ЛИЧНОСТЬ
ЗДОРОВЬЕ:
108 хитов
СУДЬБА
ГЕРМЕНЕВТИЧНОСТЬ:
эмпатия +++
Оглядываемся по сторонам.
Что-нибудь изменилось в мире, верее, в нашем его восприятии?
Мнится ль нам, или действительно впереди справа сквозь толщу скал проглядывает малиновое пятно?
Правое запястье окольцовывают слегка щекочущие мурашки. Опускаем взгляд на куммулятивно-кинетический браслет. На экране прорисована начальная половина плато с двумя зелеными треугольничками возле валуна. Далее пустое поле, но в правом верхнем углу и впрямь что-то ярко высвечивается. В самом деле малиновое пятно. Очертания ни о чем не говорят.
В любом случае, надо проверять.
Все равно необратимость стези, наверное, уже вступила в силу.
Взяв серебряный кинжал с недреманным оком в перекрестье, мы тем самым, надо полагать, миновали точку невозврата.
Отдаем охотничий дротик, чтоб не мешался, собрату и направляемся к разлому в крутом восточном склоне, ведущему к месту последней битвы Хранителя.
Дурачина следует за спиной, держа дротики, будто мечи, как паладин, привыкший прорубаться сквозь сарациновы тьмы обеими руками.
Глава XIII
Отвесные склоны плавно загибающегося к северо-востоку ущелья ограничивают видимость до пятидесяти метров.
Становится прохладнее, хотя встречного движения воздуха не ощущается.
Ощущается всевозрастающая угроза, словно с каждым шагом мы приближаемся к подстерегающей опасности, которой хорошо известно о нашем приближении.
Правая рука не может выбрать, куда ей тянуться – к голени или лопатке.
Перекладываем именное оружие во вшитые ножны другого башмака, передоверяя его заботам левой руки.
Надо вырабатывать новый рефлекс. Сначала швырнуть метательный нож, и только потом ввязываться в рукопашную. Время перекинуть ятаган в правую останется. Когда порядок действий укоренится, можно будет вернуть его на привычное место.
Прижимаемся к правому склону, выигрывая пару метров видимости.
Под ногой едет случайный камень.
Замедляем ход, не отрывая взгляда от линии, открывающей обзор.
Длинный поворот все никак не заканчивается.
Хватит ли у нас реакции в случае неожиданного броска?
Атакующей скорости противника мы не знаем.
При ста километрах в час пятьдесят метров покрывается за две секунды.
Даже чуть менее.
Успеем?
Должны.
А при двухстах?
Закидываем руку к лопатке, сжимая в ладони рукоять метательного клинка.
Теперь можно и посоревноваться.
Тем более что скорость нужно еще набрать. Малиновый контур, просвечивающий сквозь скалы, до сих пор неподвижен.
Времени сверяться с браслетом нет.
Боевой собрат с силой сопит за спиной.
Похоже, тоже чувствует нарастающую угрозу.
Давай, насыщай кровь кислородом. Если нас снесет, между тобой и посмертной славой ничего не останется.
Ха, мы, кажется, на шутки способны.
Уж не блефует ли затаившийся?
Да нет.
Никакой намеренности в угрозе не чувствуется.
Тщание напрочь отсутствует.
Запугивание в его умыслы не входит.
Подавление воли есть лишь сопутствующий эффект.
Смятение является естественной реакцией организма на неконтролируемую мощь.
Но злоба этой мощи в самом деле запредельна.
И четко нацелена.
Если молния во время грозы бьет что называется по площадям, то тут точно не приходится сомневаться, куда будет направлен первый удар.
Но с другой стороны, источник молнии заведомо недосягаем, даже для хорошего метательного ножа.
В этом смысле настоящий расклад справедливее.
Все-таки кто кого.
А значит, бабушка положит, может, и не поровну, однако, по-любому, надвое.
Ну давай, вылезай уж!
Чего выжидаешь?
Все равно не разминемся.
Разумная мысль отклика не находит.
Продолжаем медленно продвигаться.
В конце заканчивающегося изгиба в поле зрения постепенно вплывает завал, образованный вывороченными из склонов обломками скальной породы.
А поверху, припав к камням и подавшись вперед…
…чудовищная харя, впившаяся в пришедших широко раскрытыми глазами с острым разрезом вертикального зрачка неугасимо желтого цвета.
Девятым валом накатывает сметающая волна первобытного ужаса, от которого только опрометью.
– Аааааааааааааааааа!!!
По ущелью шарашится эхо, но сам вопль быстро удаляется за спиной.
Собрат, вперекор возрасту, не сильно отдалившийся от детства, не выдерживает давления.
Однако упрекнуть его, язык не поворачивается.