— При своём нормальном виде, — продолжал коренастый, — ни одной вещи поднять не могу. Вынужден нанимать людей. Платить из пенсии последние копейки. А какие теперь пенсии? Пшик, а не пенсии! Не уроните! — тут же грозно приказал он двум мужчинам, снимавшим с грузовика деревянную кровать и зебристо-тигристый матрац.
— Не горюй, сосед, поможем! — сказал дядя Петя, шедший домой с работы, и подставил свою широкую рабочую спину.
— Ой, папка, тебе ж нельзя! — испугался Ероша, увидя отца с ношей на спине, — давай лучше я!
— Ничего, сынок, донесу. А ты возьми ещё что-нибудь. Люди вселяются, помочь надо.
Дядя Петя нёс кровать, двое мужчин несли матрац, а сзади них вышагивал вверх по лестнице коренастый мужчина и нёс… свою палку.
А потом черноглазый видел, как дядя Петя, что притащил кровать в их комнату, долго стоял в коридоре, будто прилипнув к стене, и никак не мог отдышаться.
— Пап, тебе плохо? — кинулся к нему Ероша.
— Что ты, сынок? Не волнуйся, — бодро ответил дядя и отлип от стены.
«А мой пять таких кроватей пронесёт, и ему хоть бы что, только шея красная станет, как помидор», — подумал черноглазый.
Чудные
Когда все вещи были перетасканы и заполнили не только комнату, но и коридор и часть кухни, мальчишки решили, что пора официально знакомиться.
Алька протянул руку черноглазому:
— Алексей.
Ероша тоже протянул:
— Лёля Ерохин, а вообще-то Ерошкой зовут.
— Ага, понятно, — ответил черноглазый, глянув на рыжую взъерошенную голову мальчугана. — А я Герка.
— Герман? — уточнил Алёша.
Тот кивнул.
— Ух ты, Герман! Как Титов!
Черноглазый самодовольно усмехнулся:
— Это что — Герман! Меня совсем, как Титова, зовут. Герман Степанович!
— Ой! — восхищённо воскликнули два голоса. — Правда? — Им ещё не встречался мальчишка, у которого и имя и отчество были бы как у космонавта.
— Если не верите, можете в домовую книгу посмотреть, когда пропишемся.
— Верим! Зачем нам смотреть! Что мы не люди, что ли? Ой и здорово!
— Вот счастливый!
С черноглазым сразу захотелось дружить, учиться в одном классе, быть в одном звене, сидеть за одной партой, поверять ему свои ребячьи тайны. Подумать только — Герман Степанович!
— А это твой отец, что кровать тащил?
— Отец, — Ероша кивнул. — На заводе работает. А твой где работает?
— Мой? — замялся Герка, — мой… нигде.
— Это тот, что пенсионную книжку показывал?
— Ага. В Отечественную ранили, — сказал черноглазый. — Кровь за нас проливал. За наше счастливое детство.
Помолчали.
— А у тебя книжек много? — неожиданно спросил Ероша.
— Книжек? — удивился Герка, — учебники все. Порядок.
— Нет, я про художественную.
— А тебе зачем знать?
Алька с Ерошей переглянулись.
— Идём, что-то покажу, — и лохматый потянул Герку в свою квартиру. Алька пошёл за ними.
Комната была заполнена солнцем вся-вся до отказа. Солнце очень любило её. Ему всегда было легко и свободно сюда входить, потому что ни на окне, ни на балконной двери не висело никаких занавесок и штор. Жильцы её, Ерошка и дядя Петя, очень любили солнце и никогда от него не прятались. Солнце спокойно прогуливалось по половицам, перешагивая с одной на другую. А то заливало сразу весь пол тёплой, солнечной рекой.
Зато ветру в комнате делать было нечего. Он в других квартирах привык раздувать шторы, играть кисточками скатертей, шевелить вышитые дорожки на столах, задирать края накидок на подушках. Здесь ничего этого не было. И он, злой, отыгрывался на Ерошкиных волосах. Поэтому голова у Лёльки всегда была лохматая-прелохматая.
Мебели в комнате было мало, и та, что была, невидная, скромная, простая. Стол, два стула, шкаф и кровать. На ночь прибавлялась Ерошкина раскладушка, которая сейчас стояла в чулане.
Но, несмотря на мебельную скромность, комната была удивительно красивой. В ней жили книги. Их было столько, что казалось невозможным пересчитать. В общем, целая стена во всю длину комнаты от окошка до двери, от пола до потолка.
Книжки стояли радостные, нарядным плотным строем. Им было хорошо, потому что каждая из них ощущала рядом плечо друга. Сейчас они стояли и молча ждали, о чём заговорят ребята.
А ребята вошли в комнату и остановились.
— Ого-о! — открыл рот Герман. — Сколько денег-то вложено! Неужели все твои собственные?
— Нет, домовая, — улыбаясь, сказал Ероша.
— Чего?
— Домовая!
Герка стоял с вытаращенными глазами, ничего не понимая. А лохматая рыжая голова закивала, завертелась и начала быстро-быстро рассказывать: