Никакой суеты не последовало. Аккуратно вытащив клинок, он обшарил тело. Расстегнул и перецепил на себя боевой пояс с подсумками и Глоком в кобуре.
Затем медленно поднялся и по крутой дуге начал заход на следующего противника. Тот успел сделать ещё один выстрел в сторону пансионата, прежде чем нож Макса вонзился в его горло сбоку и скользнул вниз, разрывая трахею.
Лёжа на слегка подрагивающем теле, сержант дал себе полминуты отдыха и снова послушал лес. С позиции этой группы больше не было выстрелов с других точек, значит можно надеяться, что тот, третий тут последний и скоро это поле боя будет за Максом.
Спайди приподнялся и встал на колено, всматриваться в ту часть леса, где залег его третий клиент. Ни движения, ни звуков. Макс сделал с десяток бесшумных шагов и замер. Затем так же осторожно преодолел открытый участок и прижался к стволу большой сосны.
Двигаться дальше наугад было опасно, требовалось подождать. Словно кот, трущийся об ножку стула, Макс провел щекой по стволу. Рельефная кора благоухала густым смоляным духом, но смешиваясь с запахом крови на руках, теряла очарование.
Долго ждать не пришлось. Третий выстрелил так близко, что разведчик вздрогнул от напряжения. Зато теперь стало ясно — вот он буквально метрах в десяти впереди по склону.
Снайпер стоял на колене, разместив винтовку в развилке дерева. Укрывающий его костюм «гилли» делал бойца почти неотличимы от кустарника.
Макс успокоился, остальное было делом техники. Он взглянул в сторону санатория. Дело было плохо: несколько нападающих были уже под стенами, остальные сгрудились у какого-то хозблока, стоящего у края щебенчатой дорожки, идущей в обход санатория. От окраины посёлка по этой дорожки к хозблоку не спеша полз БМП-2. Было очевидно, что под прикрытием его брони остальные штурмовики хотели беспрепятственно добраться до стен пансионата. Парни явно не спешили и совсем не хотели нести потери.
Макс удивился тому, что БМП не участвовала в штурме с самого начала. Его вооружением можно было бы без труда погасить огонь обороны. Но почему-то его не применили. Может опасались РПГ, может берегли БК. 30 мм снаряды, да, на каждом шагу не валяются. Но как бы там ни было, бой сейчас сместится внутрь здания, а тогда, возможно, группу снайперов позовут по связи вниз. Когда группа не ответит, её начнут искать. Это Максу не было нужно, и он торопливо шагнул к стрелку.
Неожиданно боковое зрение уловило справа, в трёх метрах крошечную красную вспышку светодиода. Ещё не поняв, что это, Макс начал стремительный манёвр ухода с вероятной линии огня. Мозг ещё только готовил анализ изменившейся обстановки, а тело уже реагировало. Ноги бросили его влево, чтобы усложнить противнику прицеливание, а рука бросилась к кобуре с Глоком. Нашаривая оружие, Макс смутно понимал, что вряд ли сумеет нормально выстрелить в такой динамике движения, но требовалось хоть как-то усложнить жизнь снайперу, хоть как-то помешать ему стрелять по себе.
Разведчик был сейчас прекрасной мишенью на короткой дистанции, но шансы равняло то, что у снайпера в руках была винтовка, навести которую быстро не получится.
Снайпер был хорош, но и он дал маху. Когда датчик движения, закреплённый на дереве для контроля подступа к телу, среагировал и послал сигнал на смартфон, он упустил решающую секунду. Допустил, что это ошибка, что свой запëрся с дури в контрольную зону. Ну не похожи были эти бедолага из санатория на тех, кто сможет организовать контрмеры на их нападение. И лейтенант Мережко, несмотря на свой боевой опыт, расслабился. Совсем немного. Это же была не Сирия и не Украина, это был совсем другой противник — слабый и неопытный. Ну что они могли ему противопоставить, армейскому снайперу с серьёзной подготовкой⁉ Помешать ему могли только сомнения, только мысли о том, что это не те безликие, не говорящие по-русски, верящие в другого Бога бармалеи с которыми сводила его судьба в других войнах, а свои, земляки, соотечественники.
Но была у Мережко на отечество одна обида, которая это отечество от него отодвинула. Сначала ушла от лейтенанта жена, а потом однажды и дочь не захотела с ним разговаривать, когда он позвонил из своего очередного армейского «далëко» узнать «как там у них дела».
Лейтенант был раздавлен. Он не мог понять: что он сделал не так⁉
Любил как мог. Воспитывал, как мог. Может и жëстко временами, но знали бы современные дети, как воспитывали раньше, как воспитывали его! Обе эти женщины и были для него Отечеством. И когда они отвернулись от него, звуки жизни словно пропали. Земля, где он рос, страна которую любил, которой служил и защищал, потеряла свой цвет, утратила облик. Те картины, те события, которые связывали лейтенанта с ней, в один момент стерлись и забылись. Осталась лишь мысль что у мужчины должна быть работа. И он продолжил работать. Когда локальная война сменилась хаосом, Мережко не ставил себя перед сложным выбором. Судьба человечества и отдельных его представителей интересовала его теперь крайне мало. В этом мире близких и дорогих людей у него больше не осталось.