— Я и не думал. Слушаю, Наташа.
— Просто он не хочет биться. Да, да, не хочет драться, биться, побеждать. Он очень любит тебя, восхищается. Ты для него, легенда, как говорится. Все это, весь этот бокс, этот спорт… Он делает это, чтобы произвести впечатление на тебя, Костя. Представляешь, как он хочет твоего внимания?
— Но я же…
— Это был риторический вопрос. Матвей очень сильно хочет с тобой быть. Но единственный способ завладеть твоим вниманием, это выступать на ринге. Больше с тобой говорить ни о чем не возможно. Я имею ввиду: ему не возможно. Все остальные его темы тебе попросту не интересны. Ты приезжаешь на неделю раз в три месяца и что бы ему привлечь тебя хотя бы на пару часов, он должен быть тайским боксером с соревновательной практикой.
— Ну подожди…
— Нет, Костя, это ты подожди. Вот ты знаешь, что ему интересно? Чем еще он занимается кроме тренировок и подготовок к первенствам?
— Нуууу…
— Вот, я об этом и говорю. А интересы у него есть. Настоящие. Глубокие. И он даже пробовал с тобой их обсудить, но ты пропустил эти его слова мимо ушей. Помнишь? Припоминаешь что-нибудь такое?
— Ты имеешь ввиду… Это… Как они с мальчишками…
— Нет, Юлдашев… Не с мальчишками. Короче. Он уже вернется сейчас. Я прошу тебя подумай о том, что можешь пропустить попытки твоего сына стать твоим другом. Не просто быть тем, кого ты хочешь и готов в нем увидеть, а стать реально близким человеком. Попытайся рассмотреть его, услышать его. И поддержать. Ему очень это нужно. Только ради этого он ходит на тренировки. Он не ты, он другой, но он твой сын.
— Так что же ему интересно, ты скажешь наконец?
Наташа развернулась навстречу подбежавшему сыну.
— Спасибо, мой родненький, — сказала она принимая от Матвея слойку.
Вечером после ужина Башкир зашел в детскую комнату, где сын трудился на домашкой по русскому.
— Получается, — поинтересовался он, положив руку на мальчишечью голову.
— Ага, — оживился тот, — уже заканчиваю! Может сыграем в драки на приставке, пап, когда допишу?
— Сыграем, сынок, улыбнулся тот.
Они трепали кнопки джойстика и задорно кричали в азарте целый час, выкручивая кульбиты мрачным Саб-Зиро и визглявым Лю Каном из «Мортал комбат».
Неожиданно Башкир отвел лицо от экрана и взглянул на Матвея.
— Сынок а расскажи мне, что еще тебя привлекает. Ну чем ты любишь заниматься? Любишь же чем-то? Ну еще, кроме карате.
Сын застигнутый врасплох, заморгал и осекся. Помолчал растерянно немного.
— Я люблю рисовать, пап. Рисую собак. Хочешь, покажу тебе свои рисунки.
— Рисуешь, — изумился Башкир, — надо же… Ну покажи.
Матвей не спеша поднялся и пошел к столу, вынул из него альбом и протянул отцу. Пока Константин листал страницы с собачьими мордами разных типов и размеров, мальчик внимательно и с ожиданием смотрел на отца.
Сам же Башкир оказался немного растерялся: что ему делать с этим открытием? Как реагировать? Собаки местами были довольно неплохо прорисованы, насколько он мог судить. Встречались очень милые натуралистичные морды и убедительные в своем движении тела. Но это же всё такая, в сущности, ерунда. Это развлечение, да, почему бы и не порисовать иногда, но при чем тут тренировки и соревнования. Карате, это же очень прикладной навык, это полезно для здоровья и формирования растущего организма! Это дает спокойствие и уверенность, и в коллективе и на улице. Это позволит в будущем нарастить на эту базу другие более серьезные навыки и стать человеком, которого невозможно запугать, которым невозможно манипулировать угрозами или нападками.
— Ну что сынок, это очень неплохо. Ты прям молодец. Особенно вот эта…
— Правда! — вскинулся мальчишка, — тебе нравится пап⁉ Это Бим! Это мы с мамой старый фильм посмотрели «Белый Бим черное ухо» и я его, Бима нарисовал! Тебе правда нравится⁉
— Нравится, — подтвердил отец, но видимо, так неуверенно, что Матвей вдруг как-то сник. Тут Башкир поразился тому, как явственно ощутил, что сын словно бы почувствовал, что минута заинтересованности отцы прошла и наступает время другой части разговора. Он действительно хотел было проговорить своё «но», за которым должна была последовать серия аргументов о необходимости тренировок, однако почему-то остановился.
— Ты ведь больше не хочешь тренироваться, верно?
Сын почти незаметно вздохнул, поднялся с дивана, взял из рук Башкира альбом и встал перед ним словно подсудимый перед присяжными. Маленький, ссутулившийся, но неудаляемый, твердый. Как точка в конце предложения.
— Я не хочу никого бить, — угрюмо вымолвил он, не глядя на отца.