Здесь, среди бесконечной борьбы и симбиоза, природа не просто существовала — она дышала, жила, поглощала и рождала вновь. И каждый, кто осмеливался войти в её святилище, чувствовал это: кожей, сердцем, древней памятью то, что она шептала. Жрец тоже чувствовал это, тоже слышал ее слова. «Ты дома… Здесь, среди хаоса, где царит совершенный порядок.»
Глава 12
«Отец Евгений и Колун»
— Дядя Женя, ну прошу тебя, отойди же ты от окна, — Колун мягко, но настойчиво взял за локоть высокого и плечистого старика в безрукавке на собачьем меху и решительно оттащил его в глубь комнаты. С неожиданной, для своего преклонного возраста, энергией в голосе тот принялся ругаться:
— Серёга вот чего ты из меня совсем старого дурака делаешь! Ты все рассказал, я все понял! Я ж башку в окно по пояс не высовываю и благим матом на всю округу не ору! Подошёл как ты учил медленно, с краю… Тьфу ты! Да пошло оно вообще к черту, твоё это укрытие! Я сам помогать вызвался, а ты меня запер, как в острог и мучаешь своими правилами уже вторую неделю! А говорил, говорил! Три-четыре дня!
— Ну дядя Женя! — страдальчески затянул полковник Дуванов, ну ты же понимаешь! Я ж не прихоть тут свою на тебе тешу! Дело того требует!
— Да понимаю я всё! Понимаю, что дело! Сам же тебе это дело и предложил. Но корежит меня от такой жизни! Я ж в день вёрст по двадцать по лесу у себя там нахаживал, а теперь вот застрял в тесноте! Дай мне хотя бы через брань эту пар свой выпустить! Я обещал, значит вытерплю! Но то, что до вытерплю молча — такого уговора не было!
— Хорошо, хорошо! Выпускай пар, ори на меня, ругай меня, но только всё тихо и аккуратно! Слишком ты для меня дорог, что бы тебя от пули какого-нибудь лихого залетного снайпера потерять.
— Да я скорей на одной из твоих адских машинок к отцам отправлюсь, прежде чем меня какой нибудь снайпер твой найдёт.
Уже две недели отец Евгений и Колун, он же полковник Дуванов Сергей Иванович, скрытно проживали на аэродроме поселка Агой в Туапсинском районе в ожидании транспорта с очень нужным для задуманного ими дела грузом.
Колун опутал всю территорию аэродрома таким количеством взрывчатки, что когда попытался объяснить дяде Жене на карте объекта, как здесь «туда ходи, а сюда не ходи», тому показалось, что заминирован каждый метр.
Полковник стоически переносил брюзжание старика по этому и другим поводам и не сердился. Дядя Женя нравился ему. Этот Северо-Кавказский отшельник был неожиданно открыт и общителен для человека ведущего монашеский образ жизни. Он не пытался ничему его учить, не доставал заумными речами и не смущал свойственной, как считал Колун, всем монахам унылостью образа. У дяди Жени были очень подвижные руки с узловатыми длинными пальцами и очень добрые глаза. Да, часто эти глаза загорались воинственным огнём, стоило Колуну лишний раз напомнить тому о безопасности, но чувствовалось, что бухтит он совершенно беззлобно.
Когда Колун принял, что ему придется провести довольно долгое время бок о бок с этим человеком, чудаком, который видит вещие сны и слышит голоса, он готовился к очень непростому периоду. Колун сам себя уже считал стариком. Имел массу устойчивых привычек и многолетний опыт холостяцкой жизни. Общество ещё одного старика представлялось ему грустнейший судьбой и мучительным испытанием терпения. Однако дядя Женя оказался очень удобен в быту. О себе заботился сам, а разговоры затевал только тогда, когда словно бы угадывал, что Колун начинал гонять в голове какие то мысли и был готов поговорить.
А раздражение старика было Дуванову понятно. Устойчивый порядок жизни того был прерван. Вольные и безвременные брожения по лесу в поисках не то лечебных трав, не то просто приятных впечатлений, внезапно уступили место тревожным переездам, скрытной жизни и вообще режиму полной боевой готовности, которую Колун требовал, игнорируя протесты.
Вставал монах всегда раньше полковника и этим всегда вызывал у того, привыкшего в раннему, но запланированному подъёму досадный вздох. Вроде бы полчаса разницы, но эти же пол часа и были самые сладкие. Колун видел, что дядя Женя старается не шуметь и не пытается нарочито обломать сон напарника, но многолетняя выучка обрывала сон, когда чутьё разведчика ощущало рядом движение.
Монах в соседней комнате едва слышным шепотом приступал к утренней молитве, а проснувшийся Колун, лёжа в спальнике, в своём углу снова и снова раздумывал о том, что свело их с этим человеком.