— То-то, — выдохнул более спокойно гость Николая. Затем Марина почувствовала, как он задрал на ней спортивную куртку и затем кожей поясницы ощутила холод стального клинка, которым мучитель начал разрезать на ней джинсы. Ткань трещала, поддаваясь и через этот треск Марина слышала совершенно собачье урчание.
— Ты кто, вообще, бля такая? Ты откуда взялась? И чего это пацаны друг друга мочить начали?
— Я… я… я… Шла… Я зашла… — девушка изо всех сил старалась сложить предложение, догадываясь, что нужно повиноваться этой силе за спиной, но ничего не выходило.
— Закрой рот, падла, — обожгло ее ухо горячим выдохом, — потом.
Почти разрезанные надвое джинсы сползли к дрожащим щиколоткам. Врезаясь ногтями в кожу он цепко схватился за ее талию.
Раскачиваясь в такт его толчкам, Марина зажмурясь всматривалась в темноту внутри себя, надеясь потерять сознание или может быть даже уснуть как будто от наркоза, как она однажды легко и быстро уснула перед одной операцией. Когда становилась особенно больно она распахивала на секунду глаза и видела перед собой заляпанный кафель кухонной стены. Когда очередной толчек заставил ее вновь уставиться в непонятного цвета плитку, она успела рассмотреть на ней рисунок — чашка кофе рядом с румянобоким калачем.
«Кра-си-во. Ка-ла-чик. Ко-фе-ек. Вкус-нень-ко.» Слоги ложились на его движения и почему то от этого становились более осмысленными, живыми и осязаемыми. Словно сознание сжалившись придумало как спасти себя от разрушения. Он перестала смотреть в темноту и принялась разглядывать картинку. Если бы не эта грязь, если бы не эти вот коричневые, черные и других мутных цветов россыпи пятен, она была бы очень аппетитной. Хотелось бы прямо вот съесть. И запить. И вдохнуть терпкий аромат. Вот бы отмыть ее. Ведь плитка, кафель должна легко отмываться от любого дерьма. Немного моющего средства, немного труда, немного работы и все будет чистым и красивым. Как его задумал художник, как его сделал мастер. Отмыть — и снова чистый. Если ты кафель — ты снова можешь быть чистый. Если ты кафель ты спокойно смотришь через защитную пленку глазури, на любую дрянь которая к тебе прилипнет. Если ты кафель ты знаешь, что ее можно смыть.
Потом Марина почувствовала, как сгусток грязи сзади нее задергался, задрожал и обмяк, навалившись всей тушей. На спину снова лег холодный клинок. Мужик предусмотрительно показывал, что даже в эту секунду временной сладости он опасен.
— Щас… Щас…. Уфф…. Сука…. Щас… Хорошо…. Уффф…
Потом он выпрямился, отошел от женщины и подняв опрокинутый табурет сел на него. А внутри Марины что-то стало меняться. Словно достигнув пика ужаса, её сознание перевалилось через этот пик и оцепенение тела и мыслей вдруг, утратив силу, стало отступать.
Смерть перестала казаться неотвратимой, а унижение не умещающимся в уме. Зато образ сына, Димки расширился и стал требовательно заполнять собой весь рассудок. Словно просыпаясь, сгоняя с себя тяжёлую пьяную дурноту, она увидела себя и всё что с ней происходит, будто со стороны. И самым плохим неожиданно оказалось, что после произошедшего с ней в этой квартире, она может оказаться без всех, так нужных ей вещей. Тогда выживание ее самой и ее ребенка окажется под вопросом. Такой вариант Марину не устраивал. Трофеи должны уйти с ней. А для этого ей придется перестать быть испуганной трепетной ланью и стать другой. Какой? Пока было не совсем понятно.
«Будем импровизировать» — сказала она себе и словно отменила этим решением целый комплекс моральных принципов, которые составляли ее личность. В этот момент пришло расслабление. С расслаблением пришла чудовищная усталость и поддавшись ей, она сползла на пол и с минуту лежала так удивляясь что не испытывает ни стыда ни ужаса ни злости. Потом приподнялась на локте и принялась рассматривать мужчину, сидящего на стуле и внимательно изучающего ее.
Ладный, сильный и где-то даже красивый. В армейских штанах с множеством карманов и пятнистой футболке, открывающей жилистые загорелые руки с выступающими венами. Мужчина словно только сейчас разглядел насколько хороша эта лежащая перед ним на грязном полу женщина с забрызганной кровью лицом и шеей и бесхитростно любовался ей. Однако в один момент Марина заметила в этом взгляде непонимание, словно он наконец осознал, что есть что-то странное, неправильное в поведении самки, которую только что изнасиловали. А еще перед этим на ее глазах убили человека. Вслед за непониманием с лица его начало испаряться выражение безмятежности и поняв, что сейчас снова возникнет выражение угрозы, Марина взяла мгновение под контроль…