А раздражение старика было Дуванову понятно. Устойчивый порядок жизни того был прерван. Вольные и безвременные брожения по лесу в поисках не то лечебных трав, не то просто приятных впечатлений, внезапно уступили место тревожным переездам, скрытной жизни и вообще режиму полной боевой готовности, которую Колун требовал, игнорируя протесты.
Вставал монах всегда раньше полковника и этим всегда вызывал у того, привыкшего в раннему, но запланированному подъёму досадный вздох. Вроде бы полчаса разницы, но эти же пол часа и были самые сладкие. Колун видел, что дядя Женя старается не шуметь и не пытается нарочито обломать сон напарника, но многолетняя выучка обрывала сон, когда чутьё разведчика ощущало рядом движение.
Монах в соседней комнате едва слышным шепотом приступал к утренней молитве, а проснувшийся Колун, лёжа в спальнике, в своём углу снова и снова раздумывал о том, что свело их с этим человеком.
Не поторопился ли он доверится странному старику, не стал ли на старости лет падок на всякие мистические концепции, которые с помощью красивых религиозных легенд объясняли всю несправедливость этого мира.
А что? Может и стал! Может быть ум старого офицера перестал находить рациональные объяснения всем кошмарным проявлениям человеческого зла и подлости, с которыми он воюет уже без малого 40 лет. Воюет без перерыва и практически без результата. Не мудрено начать искать ответы в мире мистики. Сергей Иванович не раз прислушивался к себе: есть ли ещё порох в пороховницах? Не утомился ли он от этого бесконечного боя? И всегда потом отвечал себе уверенно: нет, от боя он не устал. Напротив, это труд поддерживал в нём жизненную силу, а каждая малая победа придавала смысл всем усилиям и рискам.
Но вместе с тем, все чаще давала знать о себе и тревога. Та, что часто приходит к человеку, посвятившему всю жизнь одному делу. «А что будет после меня? Что если я не смогу, не успею победить при жизни? Кто вместо меня будет сдерживать всю эту нечисть, которая плодится, как ни в чем не бывало?» Когда в очередной раз убедительного ответа от самого себя Колун не получал, приходила мысль о последнем бое. Прям как в песне. Хотелось дать его кому то такому, самому главному, что ли. Тому, что варит всю эту гнусную кашу в котле, из которого выпрыгивают все эти черти полосатые, которых он, полковник Дуванов едва успевает зачищать.
Операция на Украине стала для полковника таким боем. Так он сперва решил. Но эта война поразила его воображение. Враг, который сначала обрёл черты и адрес, внезапно оказался химеры и исчез, распался на множество таких же как он негодяев и стал недосягаем для рук и оружия полковника. Этот враг выставлял вместо себя либо, совершенно ошалелый от ужаса «мирняк», либо задуренных страхом и ложью пацанов и мужиков с русскими лицами. Не они, ох не они были целью Дуванова.
Погруженный в работу целиком, он все-таки не мог избавится от мыслей о странности этой войны. Он был солдат, ему нужно было понимать, как выглядит и где находится противник, но понимание это было слабым. Держало одно: он видел рядом своих. Это давало четкое ощущение на чьей он стороне.
Первый год войны он активно работал на передке. Перемещался с небольшой группой по разным участкам фронта и в составе различных ДРГ выполнял особо важные задания. Было всё понятно и правильно. Мысли были заняты оперативным тактическим планированием, а организм, взвинтив все свои механизмы, работал в таком режиме, который полковник любил. Режим боевой готовности, сменяемый отдыхом, когда спишь, как в детстве, без снов, сомнений и задних ног. Затем, когда пошли ощутимые потери среди специалистов его класса, командование перевело Дуванова в тренировочный центр под Новочеркасском. Начались бесконечные месяцы тренировок. Он готовил тех, кто уходил на войну, а сам оставался в тылу. Пришли ночи с тяжёлыми мыслями и плохими снами.
Среди прочих, был один повторяющийся. С высоты птичьего полета полковник наблюдал хорошо укреплённый объект. Длинное этажа в два здание, выглядящий как современная фортификация, охваченная с фронта двумя извилистыми рядами окопов, а сзади подпираемое длинной невысокой горной грядой. В окопах копошились бойцы, в капонирах между линей окопа и забором, опоясывающим территорию около здания, урчали дизелями танки. Колун с пробуждением не забывал картинку из сна, но никак не мог вспомнить где в прошлом он мог её видеть. По всему выходило, что нигде. Ещё одна странность без объяснения.
А потом, когда Сергей Иванович только-только решил, что внёс для себя ясность во все вопросы и определил свою роль в этой войне, пришло время хаоса. И линия боевого соприкосновения перестала быть длинной, ломаной линией, идущей по западной границе его страны. Она превратилась во множество коротких, рваных непонятных отрезков. Война вдруг развернулась, вспыхнула со всех сторон. Теперь эти отрезки, эти линии боевого соприкосновения, как резаные раны исчеркали, искромсали все тело его Родины. Не только западные края, соседствующие с историческими врагами, но и Урал, Сибирь и Дальний Восток были охвачены междоусобными войнами, словно вдруг обрушилось средневековье, перечеркнув все достижения цивилизации, разрушив все принципы и институты власти.
Для него, для офицера, было необходимо ощущение фронта, понимание и знание противника. И так же было необходимо осознавать всю картину в целом. Когда же целое не просто развалилось на куски, но ещё и сползло в мутные воды реки перемен, Сергей Иванович совершенно запутался. Раньше он иногда говорил себе: «Вот брошу всё и пойду к Башкиру!» Теперь и этот «запасной аэродром» серьезно лихорадило.
Задания Башкиру выдавал он сам. Имея вес и авторитет в определённых кругах, Колун всегда был нарасхват, как у разных правительств по всему миру, так и у себя на Родине, как военный специалист, чья работа может ощутимо качнуть чашу весов в определённом противостоянии. Рассматривая тот или иной запрос, он собирал максимум сведений о ситуации и фигурантах. Нужно было быть уверенным, что он не просто оружие в чьих-то разборках, а отсекает очередную голову гидре.
Собственно, отсекал голову Башкир и его команда, а Колун делал выбор на чьей стороне будет играть его секира. Выбору полковника Башкир доверял безоговорочно. Не потому, что не имел своего мнения, а потому что знал, что за человек его наставник, и был уверен, что берясь за задание, тот досконально разобрался: что происходит и кто здесь и плохие ребята.
С началом хаоса понять, кто есть кто стало трудно даже глядя на некоторых знакомых людей и известные структуры. Все, кто мог хоть как-то заявить о своих властных притязаниях, вдруг начали это делать повсеместно. Единая власть утратила контроль над происходящим и перестала самоустранилась. Территории дробились и тонули в гражданский войнах. Масштаб их зависел от того, сколько тот или иной лидер мог и успевал собрать вокруг себя сил. Количество этих амбициозных лидеров, готовых лить кровь за своё место под солнцем оказалось неожиданно большим. Отдельный ЧОП мог захватить мясокомбинат и биться за него с местным отрядом СОБРа, который тоже нуждался в базе более основательной и «хлебной», чем казарма на территории центра сил спецназначения.
Преуспевали в этом деле часто те, кто быстрее других разобравшись в ситуации начали выбирать цели, готовиться к захвату и проводить его не мешкая. Те же, кто до последней возможности выполнял свой долг, пытаясь удерживать порядок в городах, потом оказывались в позиции догоняющего. Финансовые системы муниципальных образований тоже сыпались, зарплаты не выдавались, да и те места, где можно было приобрести всё нужное для жизни так же оказывались захваченными вооружёнными людьми. Магазины, аптеки, продовольственные склады через бойницы наскоро собранных баррикад, скалились стволами. Там сидели решившие подумать о себе, а не о долге и других людях. А эти другие люди, напуганные, сбитые с толку, и часто беззащитные, оказались предоставлены сами себе. Рядом же с ними, в обстановке вседозволенности и права сильного, из «ям» и «блатхат» выбрались на свет отморозки, желающие урвать то, что им по зубам. И хотя Колун оставался вдали от городов, продолжая исполнять свои обязанности в своей военной части, он знал это и это его мучило, потому что спасти всех было невозможно, а выбрать приоритет так же не удавалось. Группа Башкира отрабатывала крайние контракты, заключённые в то время, когда можно было хоть что то понять, и скоро воспитанник также обратится к нему вопросом: что дальше?