Идем, внимательно смотрим под ноги, м-да, и здесь Путина не было… Асфальт весьма живописен, но это его единственное достоинство. Нечто подобное я видел в Гамбурге, в замершем зимой канале, там тоже серые льдины друг на друга… Хочу взять отца за руку.
— Пап, ну так удобней.
— Да не трогай ты меня, пошли-пошли, опоздаем.
Папа идет подчеркнуто уверенно и ровно, он у меня крепкий старик, презирающий трость. Настроение прекрасное, задумавшись, я невольно ускоряю шаг. Оглядываюсь. Отца нет.
— Ох, твою мать!
Папа нашел единственный свободный от асфальта кусочек мокрой земли и прилег.
— Папа! Ну ни на минуту нельзя оставить!
— Да как я, сам не пойму…
Поднимаю отца, так, ну, чернила уже не понадобятся. Весь рукав заляпан черной, жирной грязью.
— Шляпу! Где моя шляпа?
Надеваю отлетевшую в кусты шляпу отцу на седую голову. Я идиот. Ну конечно, старый, еще брежневский асфальт — это только для меня живопись, для отца, лишенного бинокулярного зрения, это минное поле. Мне он ничего не сказал, вдруг мы не пойдем на радиорынок. И потом, папа мужик.
— Ударился?
— Да нет, ерунда. Ногой зацепился за что-то.
Идем дальше. Я держу отца за руку, он не вырывается. Что ж теперь, облажался, так не чирикай. Впрочем, на самом деле облажался я.
Люди на нас оглядываются. Длинноволосый мужик в старой байкерской косухе ведет за руку мужика пожилого, в шляпе, одетого в хорошие вещи, но зачем-то покрытые слоем грязи.
Пытаюсь отца обтереть.
— Не трогай! Пусть обсохнет, щеткой потом… Идем-идем. Это пустяк. Вот я однажды упал, носом ударился, кровищи было!
— Нашел чему радоваться.
Мы идем на радиорынок. Быстро находим нужный нам пульт от телевизора. Надо же, в треть цены, от которой рассчитывал папа. Я недоверчиво осматриваю только что купленный пульт. Папа счастлив.
— Максим, где он их берет, как ты думаешь?
— Ворует.
— Да не. Просто, наверное, это уже старая модель телевизора, а на складах остались пульты, вот он их и скупает по дешевке.
Очень может быть. Папа технарь и логик.
— Пойдем другой дорогой, я знаю, как выйти на остановку к гастроному.
Я крепко держу отца за руку, ладонь в ладонь. Похоже на махание после драки кулаками, но дорога и здесь не сказать чтоб ровная.
— Да, пришло время, мне уже одному далеко не гулять…
— Папа, может это… того… тебе уже не надо ходить на работу?
Отец смотрит на меня глазами ребенка, у которого хотят отнять любимую игрушку.
— Ты что! Да я там себя чувствую молодым, там без меня… да эти новые инженеры… вот еще, придумал!
— А если ты опять упадешь?
— Да с чего? Там ровный асфальт, от дверей до дверей на маршрутке…
У отца очень приятная ладонь. Сухая, теплая и гладкая, как старая мебель. У него всегда были красивые руки, не как у меня, крестьянская пятишка. Только… что это? На моей ладони кровь.
— Ну-ка покажи!
— Да ерунда.
Папа разодрал себе руку. И молчит. Он так хотел на радиорынок…
— Папа, блин!
— Не трогай шляпу, пойдем!
Так и есть. Под шляпой обнаруживаю здоровую ссадину над ухом.
— Ого… мать твою налево…
— Не матерись при отце!
То-то он требовал скорее надеть шляпу. Разведчик всегда остается разведчиком.
Уже говорил, что я идиот. Если бы не надежда отца когда-нибудь все-таки увидеть внуков, я б оторвал себе яйца. Сноровку потерял, а с ней и бдительность. Все еще воспринимаю отца молодым. Как с ложечкой в стакане. А ее давно нет, ложечки этой. И глаз почти не видит.
Заходим в автобус. Молодая женщина хочет уступить папе место, он грустнеет.
— Да вы что, девушка, он у меня еще крепкий мужик.
Папа благодарно смотрит на меня и гордо выпрямляется. Из-под шляпы виден край ссадины.
— Ой, а что это у него…
— Это он подрался.
Папа счастлив. Как удачно съездили, и день такой хороший. Солнце. Пульт купили за треть цены. И почти не разбились.
Дома, обработав ссадины отца, чищу щеткой его одежду. Папа сидит ко мне спиной и удовлетворенно пьет чай. Я смотрю на его уже давно белоснежный затылок и чувствую, как он, когда подносит кружку ко рту, как всегда, еще со времен моего детства, прижмуривается.
Невольно улыбаюсь. То, что мы видим глазами, это ерунда. Если б еще не эти расколдобины на асфальте…
22 октября 2016 г.
Когда-нибудь научиться бы относиться к жизни и смерти, как родительские кошка Котася и собака Белка.