высокохудожественного создания, также как и все безобразнее есть и
всегда останется только уродством»75. Аналогичный взгляд на физическую красоту человека находим у Луначарского. Рассматривая вопрос
о женской красоте, он писал: «В самом деле, то, что называется биологической красотой – красотой животных форм, – на большую половину сводятся, как это доказано (!), к высокой гармонии частей, замечательной приспособленности тела к своему назначению... Пол имеет
самое прямое отношение к жизни ... А раз пол и половые признаки
имеют самое непосредственное отношение к развитию жизни, то они
неминуемо должны занять важное место в биологической красоте человека. Прекрасная женщина – это женщина, роскошно приспособленная к жизни, следовательно также к супружеству и материнству, – как
и прекрасный мужчина должен иметь все качества супруга и отца»76.
Против определения красоты человека как следствия одного только
его физического совершенства безотносительно к условиям его биологического и социального бытия решительно возражал Плеханов: «Идеал красоты, господствующий в данное время в данной обществе или в
данном классе общества, коренится частью в биологических условиях
развития человеческого рода, создавших, между прочим, и расовые
особенности, а частью – в исторических условиях возникновения и
существования этого общества или этого класса. И именно потому он
всегда бывает очень богат вполне определенным и вовсе не абсолютным, т.е. не безусловным содержанием. Кто поклоняется «чистой красоте», тот этим вовсе не делает себя независимым от тех биологических и общественно-исторических условий, которыми определился его
эстетический вкус, а лишь более или менее сознательно закрывает глаза на эти условия»77. Еще более резко возражал против идеи о существовании какого-то внеисторического идеала красоты Энгельс. В письме И.Эрнсту он писал: «…несколько детальнее рассмотрели бы «женщину» г-на Бара, лишенную всех «исторически развившихся» черт.
Исторически развилась ее кожа, ибо она должна бить белой или черной, желтой, коричневой или красной, – следовательно, у нее не может
быть человеческой кожи. Исторически развились ее волосы – курчавые или волнистые, кудрявые или прямые; черные, рыжие или белокурые. Следовательно, в человеческих волосах ей отказано. Что же остается, если у нее вместе с кожей и волосами начисто отнять все истори75
Эстетическое. – М., 1964. – С. 61.
Луначарский А. Статьи об искусстве. – М.-Л., 1941. – С. 156-157.
77
Плеханов Г.В. Избр. филос. произв. – Т. 5. – С. 708.
76
111
Л.А. ГРИФФЕН
чески сложившееся и перед нами предстанет «женщина как таковая»?
Просто-напросто – самка человекообразной обезьяны; пусть г-н Бар
берет ее – «легко осязаемую и прозрачную» – к себе в постель со всеми ее «естественными инстинктами»«78.
Утверждение о наличия какого-то естественного мерила физической
красоты человека обычно ограничивается самыми общими указаниями
на «наибольшую приспособленность». Чтобы выявить ее несостоятельность, «прежде всего нужно побудить поборников рассматриваемого взгляда перейти из сферы абстрактного в сферу конкретного, задав им вопрос о том, что разумеют они под выражением «человеческое
тело»: мужское ли тело, женское или тело гермафродита? – Положим,
на это ответят разделением исследования на два независимых вопроса,
касающихся красоты мужской и женской (и действительно, существуют писатели, серьезно занятые вопросом о том, кто красивее: мужчина
или женщина?). Но тогда мы спросим снова: мужская и женская красота какой расы? Белой, желтой, или еще какой-нибудь из рас (какие
только существуют, и как бы ни подразделять их, при этом)? Положим, что нам ответят указанием лишь на белую расу. Тогда мы спросим снова: какого из подвидов белой расы? И когда дело сведется постепенно к какому-нибудь закоулку белой части света, скажем к
итальянской красоте или даже красоте тосканской, сиенской иди красоте жителей квартала у Порта Камольи, мы снова зададим вопрос: –
прекрасно, но красоте человеческого тела в каком возрасте? При каких
условиях и в каком состоянии?»79. Таким образом мы придам к указанию конкретного индивида, выбор которого будет обусловлен уже не
теоретическими соображениями, а эстетическим вкусом.