свои собственные творческие возможности, испытывает всесторонний
подъем своих умственных, эмоциональных и волевых сил»16.
Какой же вывод полно сделать из таких представлении об общественной роли искусства? Только такой, что искусство хотя и представляет собой в определенной степени сферу познания, но такого познания, которое по преимуществу осуществляется не с целью формирования (сейчас или в будущем) программы важных для общества действий, а с целью утешить современного человека, потерявшего возможность чувствовать себя творцом в других областях, дать некий суррогат творчества, бесполезного объективно, но необходимого субъективно. В Японии на некоторых предприятиях в особом помещении рабочий в обеденный перерыв может в свое удовольствие отдубасить чучело ненавистного мастера. Говорят, сильно поднимает производительность труда. Здесь предполагается нечто подобное: поиграл в искусство, зарядился, получил «подъем сил» – валяй, вкалывай дальше! Так
что выводы из этой концепции не очень-то лестны для искусства.
В связи с этим необходимо отметить два момента. Во-первых, неверно,
что отделение познания от действия – следствие развития общества. Мы
уже видели, что это – характернейший признак общества вообще. Отсутствие такого разделения исключает необходимость мышления и, следовательно, само существование Homo sapiens. «Единство человеческой практики и сознания» невозможно. Сознание – видовой признак человека,
в известном смысле можно сказать, что человек – это его сознание, определяющее его общественную сущность. А только «животное непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью» (Маркс). Человек
осознает не для себя (здесь было бы достаточно простых рефлексов, как
это и имеет место у животных), а для другого, точнее, для общества, в том
числе и для себя как части общества. Кстати, если бы такое разделение
имело исторический характер, то в начальный период развития общества
искусство было бы ненужным – ведь, по мнению автора, в это время «любой акт познания сразу, непосредственно переходил в действие». Вовторых, чувствовать себя творцом можно не только при так понимаемом
единстве познания и действия: ученый (даже «чистый» теоретик) ощущает творческий характер своей работы не в меньшей мере, чем художник.
Мы столь подробно остановились на этих взглядах, поскольку идея о
миссии искусства «пробуждать творца в человеке» достаточно широко
16
Там же. – С.208-209.
151
Л.А. ГРИФФЕН
распространена. Представление же об особой цели познания в искусстве не столь популярно. Большинство авторов резонно считает, что
цель познания – давать сведения об объективной деятельности для организации целенаправленных действий общества, независимо от того,
каким способом или в какой форме оно осуществляется.
«Человек может познавать действительность разными способами; искусство и наука являются двумя такими способами. Их сближает единство цели и предмета – и искусство и наука имеют своей задачей познание
объективной реальности. В этом смысле наука и искусство представляют
собой лишь различные формы осознания окружающего мира общественным человеком»17. Г.Недошивин, как и все его единомышленники, ссылается при этом на Белинского: «Мы можем исходить в нашей попытке определять сущность искусства из определения Белинского: «искусство ...
есть мышление в образах». Согласно Белинскому искусство и наука равно
познают действительность, но искусство познает действительность в образах, в то время как наука познает ее в понятиях»18.
Приведенное определение можно считать классическим выражением
взглядов сторонников трактовки искусства как формы познания. Наука
и искусство – две равноправные формы познания, отличающиеся характером познавательного процесса. Если они совпадают, кроме объекта, еще и по цели, то логично предположить, что потребность в двух
формах познания определяется необходимостью дополнять результаты
одной из них теми, которые достигнуты другой, что для организации
деятельности обе они необходимы и могут именно дополнять, но не
заменять друг друга (иначе они не были бы равноправными). И действительно, так обычно (но не всегда!) и утверждают. Посмотрим, к каким выводам приводят подобные утверждения.
Б. Кубланов приводит научное описание половодья и добавляет:
«Научная литература не дает описания конкретной картины половодья, она дает обобщенные знания о причинах, сущности, природе половодья». Но зачем же нам эти конкретные картины, если известны