213
Л.А. ГРИФФЕН
в качестве отличительной черты ссылаются на форму, в которой осуществляется та или иная из функций, присущих искусству и более эффективно
выполняемых другими средствами общения (поскольку неясно, какую
другую роль может играть ориентация на сообщение).
Исходя из всего сказанного, можно сделать вывод, что не существует никаких оснований для вывода, что искусство как общественное явление по своей сущности является «языком», поскольку то, что определяет его специфику как особого общественного явления лежит вне
его информативных функций. Этот же вывод неизбежно следует и из
рассмотрения другой стороны вопроса: можно ли считать искусство
системой знаков?
Вопрос этот – один из важнейших. Использование знаков является
необходимым, но не достаточным признаком «языка»; о нем правоверно говорить только в том случае, когда в рамках данного множества мы имеем дело с имманентной ему системой знаков. «Знак не мыслим без системы знаков; он входит в «язык» (трактуемый как система
знаков), соотносятся с другими знаками, комбинируется в сочетания, в
«высказывания» на языке»185.
Когда говорится о системе знаков, то необходимо предполагается
определенная упорядоченность, какие-то ограничения, налагаемые на
ту или иную совокупность, причем упорядоченность особого рода.
Язык должен иметь синтаксис. Это требование неизменно признается:
«За основу рассуждения будет взято некоторое выражение (под выражением понимается набор линий или пятен, цветных или тональных),
которые кому-нибудь нравятся»186, а поскольку не всякий узор нравится, то «эстетическое можно рассматривать как некоторые правила ограничения синтаксиса элементов к пределах выражения». Здесь признается наличие не только определенных правил сочетания знаков в
сообщении, но и определенного ограничения этих правил в пределах
сообщения. При этом сам синтаксис не является эстетическим явлением и потому, видимо, не может считаться специфическим для искусства. Специфическим являются только его ограничения. Если эти ограничения действуют только в пределах выражения, и для другого выражения будут другими, то мы действительно не имеем никакого другого
критерия для них, кроме того, что нравится и что не нравится. Отсутствие единых (пусть даже очень сложных) законов построения произведения искусства как «выражения» в некотором «языке» – это не что иное,
как отсутствие синтаксиса этого языка, и, следовательно, отсутствие ос185
Кондратов А. Люди и знаки // Новый мир. – 1963. – № 4. – С. 208.
Лакомцев Ю.А. О семиотическом аспекте изобразительного искусства // Труды по
знаковым системам. – Уч. зап. ТГУ. – Вып. 198. – Тарту, 1967. – С. 128.
186
214
ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ
новании для определения данного набора элементов как выражения,
а всей совокупности элементов как системы знаков – как языка.
Можно, конечно, предположить, что в цитированных высказываниях
просто имеет место терминологическая неточность. «Вопрос о природе эстетических ограничений чрезвычайно сложен и разработан недостаточно. Мы представляем себе их в виде определенных математических отношений по образцу хорошо известного «золотого сечения»«187. Но из этого следует, что можно математически описать в каких-то (видимо, очень сложных) зависимостях то или иное «высказывание» – произведение искусства (или его часть) – в данном случае
изобразительного. Однако описать можно любое сочетание элементов, и уж во всяком случае почти такое же, как произведение искусства – а то, что это самое «почти» играет в искусстве важнейшую роль –
общепризнано. Совсем другое дело, если под этими «определенными
математическими отношениями» подразумеваются такие, которые определяются не после, а до акта художественного творчества (независимо от того, осознанно или нет), и именно по ним строится художественное произведение. Тогда мы впадаем в другую крайность – творческий процесс оказывается полностью допускающим формализацию
(по крайней мере, в принципе). С другой же стороны оказывается, что
«семиотический анализ искусства показывает, что формализация его неизбежно ограничена, найти законы «языка», следуя которым рождается
«текст» – такова задача структурного и математического методов», и в
то же время «педантичное соблюдение правил в искусстве дает не художественное произведение, а шаблон, общее место»188. Другими словами, сущность искусства, то, что делает данное явление произведением
искусства, а не «общим местом», не определяется «законами системы».
Так есть ли в таком случае система? Не впадая в противоречие, можно
дать только один ответ: такой системы нет, а потому искусство не может считаться «языком». Тем более, что искусство здесь – единственное
(кроме «естественного» универсального языка) исключение.
Несомненно, что искусство является средством связи в человеческом
обществе и в качестве такового пользуется знаками. Но оно использует
знаки, принадлежащие к другим системам, не являясь само системой
знаков. Что же касается его общественной функции, то она – специализация одной из функций «естественного» языка (также, кстати, как ни
странно, не являющегося «языком» в семиотическом смысле), а именно
функции эстетической, заключающейся не в передаче тех или иных
сведений, а в формировании определенного эстетического отношения.
187
188