Там же. – С. 140.
Действительно: «...как для идеологов третьего сословия, так и для революционных демократов, выражавших подлинные интересы угнетенных масс, оставались тайной истинные первопричины исторического процесса, его реальные перспективы. Разгадать их
не смог и реализм, обнаруживший и свою силу и вместе с тем и свою слабость в социальном анализе действительности, меняющейся и чреватой совершенно новыми, непредвидимыми тенденциями и особенностями развития» (там же, С. 39). Так что же остается от «анализа», если ему не под силу обнаружить ни «причины исторического процесса», ни «его реальные перспективы»?
32
Там же. – С. 140.
31
159
Л.А. ГРИФФЕН
областей общественной жизни, неподведомственных науке, и то, что
Б. Сучков на них не указывает, не может служить доводом в пользу их
отсутствия. Что же это могли бы быть за области?
Предположим, что существуют такие аспекты, стороны, части действительности, познание которых необходимо для общества, и в то же
время недоступно науке, что и вызывает необходимость познавать их
средствами искусства. Но какие? Вот один из ответов: «Искусство есть
познание, причем познание и освоение тех сторон, которые наиболее
труднодоступны (!) для науки. Нет науки о любви, а любовь – одна из
важнейших общественных тем искусства»33. И дальше: «Есть целый
ряд областей жизни, в которые может вторгаться искусство и почти (!)
не может вторгаться наука (например, любовь)»34.
Видимо, у автора других примеров запретных дли науки областей,
где в качестве средства познания ее должно заменить искусство, не
нашлось (вот тебе и «целый ряд»!). Что же касается «науки о любви»,
то очевидно она представляется ему этакой «наукой страсти нежной»,
своего рода руководством для влюбленных или желающих таковыми
стать. Такой «науки», конечно, нет и быть не может. Но ведь речь-то
идет о познании, а не о «научении» (то, что искусство «учит» любить,
формируя соответствующий тип отношения, – несомненно), о раскрытии сущности явления. Что же здесь может сделать искусство? Не получив ответа на вопрос, что такое любовь, у беспомощного в этой области ученого, мы обращаемся к поэту, и слышим: «Я не могу любовь
определить» – и все тут. Так что «объяснять любовь не может ни учений, ни поэт». Но если мы не достигли особых успехов в этой области,
то это еще вовсе не означает беспомощности науки. Несомненно, что
придет время – и в этой области мы будем иметь четкие и точные определения. Кстати, и Ю.Борев выражается весьма осторожно: не «недоступны», а «труднодоступны», не «не может», а «почти не может».
Однако существует еще одна область, наиболее часто служащая примером сферы приложения познавательных возможностей искусства –
духовная жизнь человека. Посмотрим, как обстоит дело в этой области.
Несмотря на уверенность в том, что искусство выполняет познавательную функцию, П.Н. Федосеев с возмущением отбрасывает мысль,
что в этом отношения между наукой и искусством может быть соперничество: «Искусство не может и не испытывает надобности соревноваться с наукой в познании закономерностей объективного мира, –
пишет он. – Наука обладает таким экспериментальным и теоретическим аппаратом, что она может изучать и природу, и общество, да те33
34