трудности – это был подвиг Геракла. До большевиков ни сами крестьяне, ни
энтузиасты извне, на протяжении более полувека не способны были создать
русскую сельскохозяйственную артель, хотя и самый глупый крестьянин
понимал полезность для себя коллективизации. Русские крестьяне прекрасно
понимали, что нужно объединиться, они и были объединены, как никто, – в
прочнейшие общины. Но в области труда вообще и, особенно, в области
сельскохозяйственного производства русские крестьяне не могли
объединиться! Мешал укоренившийся у них взгляд на справедливость, мешал комплекс исповедуемых ими ценностей, и мешало отсутствие
проектов такой сельскохозяйственной артели, в которых бы сохранились и
все их ценности!
Сказать, что этот подвиг большевики совершили идеально, нельзя. С
одной стороны, крестьяне понимали полезность колхоза, с другой стороны, большинству из них были отвратны колхозные порядки. И дело не в том, что
большевики заставляли их продавать государству 20% урожая - царь и
помещики обирали их гораздо больше и наглее. Только помещики бесплатно
забирали, как минимум, 50%. Дело было в несправедливости распределения
результатов труда между самими колхозниками – в той несправедливости, о
которой я уже начал писать, и которую крестьяне понимали и признавали.
Давайте об этом.
Сказать, что при царе сельское хозяйство России было чрезвычайно
косным и отсталым, это ничего не сказать. Энгельгардт разъясняет, что эту
косность надо понимать так: в России на единицу зерна тратится
неоправданно большое количество пудо-футов человеческой работы (сейчас
сказали бы – джоулей). И эта косность зиждилась исключительно на
негодной организации труда в сельском хозяйстве России – крестьяне
69
страдали от раздробленности своих хозяйств, а помещичьи хозяйства были
неэффективны. Союз крестьян (по-иностранному – кооператив) был
единственным зримым выходом, но как этот союз организовать??
«Все дело в союзе, - убеждал Энгельгардт. - Вопрос об артельном
хозяйстве я считаю важнейшим вопросом нашего хозяйства. Все наши
агрономические рассуждения о фосфоритах, о многопольных системах, об
альгаусских скотах и т. п. просто смешны по своей, так сказать, легкости».
То есть, все эти агротехники и зоотехники, повышающие урожай и выход
продукции животноводства, это чепуха по сравнению с трудностью
организации сельскохозяйственной артели из русских людей.
Между прочим, по соседству с Энгельгардтом работали и немцы,
арендовавшие поместья разорившихся и неспособных хозяйствовать
помещиков или работавшие управляющими. Это были небогатые выходцы из
Германии, но, как правило, имевшие европейское агроэкономическое
образование. Они тоже задумывались над вопросом выхода сельского
хозяйства России из тупика, но считали объединение русских крестьян в
кооперативы просто невозможным. Они видели один путь – разрушение
общины и введение частной собственности на землю для каждого
крестьянина, последующее разорение крестьян, продажа ими своей земли
людям с деньгами, а уже эти люди наймут разорившихся и продавших свою
землю крестьян в батраки, и таким путем можно поднять производительность
труда сельского хозяйства. «Один немец, — писал Энгельгардт, - настоящий
немец из Мекленбурга — управитель соседнего имения, говорил мне как-то:
«У вас в России совсем хозяйничать нельзя, потому что у вас нет порядка, у
вас каждый мужик сам хозяйничает — как же тут хозяйничать барину.
Хозяйничать в России будет возможно только тогда, когда крестьяне
выкупят земли и поделят их, потому что тогда богатые скупят земли, а
бедные будут безземельными батраками. Тогда у вас будет порядок, и