многотиражке. Члены парткома призывали Тятю вспомнить, как во время
войны коммунисты первыми поднимались в атаку и т.д. и т.п. Заканчивалась
119
заметка примерно так: «Анатолий Иванович встал, хотел что-то сказать, а
потом махнул рукой и сел». Так Тятя снова стал начальником цеха. Но между
этими событиями, в период своей работы на «лёгком труде» старшим
мастером, Анатолий Иванович совершил запомнившийся мне подвиг, хотя я
лично и не был его свидетелем.
Директор упросил Тятю перейти на работу в цех №4, стать на этой
проклятой печи старшим мастером и, наконец, заставить печь работать. В
этом Григорьев отказать директору не мог, он взял под своё управление печь, и недели через две она уже прекрасно работала, её укрыли сводом, и она
продолжала прекрасно работать уже без Тяти. Мне, естественно, было
интересно, что именно делал Григорьев, какие технологические приёмы
применял, и я спросил об этом у начальника цеха.
- Тятя пришёл утром, заставил всех плавильщиков в бригаде этой печи
взять шуровки и долбить ими колошник. Пока стоял рядом, они работали, потом куда-то отошёл, они сели. Тятя возвратился, схватил лопату и с
матюками начал лупить лопатой по спине одного, другого. Они тоже с
матюками взяли шуровки и снова встали к печи. И так Тятька несколько
суток без перерыва стоял возле печи и заставлял всех работать до упаду. И
печь пошла...
Почему такие выходки прощались А.И. Григорьеву? Его боялись как
человека или начальника? Ни в меньшей мере! Во-первых, на печи уже
перепробовали всё, что можно, и все если и не понимали, то чувствовали, что
та тяжёлая работа, которую заставляет делать Тятя, - это единственный
оставшийся путь к исправлению работы печи, а, следовательно, к более
лёгкой работе в недалёком будущем и к существенно более высокой
зарплате. То есть, все понимали, что Тятя старается ради них. Во-вторых, рабочие Тятю хорошо знали, знали, что он не уйдёт с печи, пока печь не
заработает, что он будет сутками тут работать, будет стоять возле них и
показывать, куда надо бить, сам хватать шуровку и показывать, как именно
надо пробивать, разве что прикорнет часок где-нибудь тут же, у печи. А
значит, он вот так - если нужно, то и лопатой по спине, - заставит работать
все четыре печные бригады, а это для русского человека самое главное – все
будут делать одинаковую работу! Теперь уже не обидно, теперь уже никакая
работа не страшна. Ну, а то, что она очень тяжелая, то для русского
работника не имеет особого значения, – лишь бы она была для всех
одинакова. Коллективизация и кулаки
Теперь следует сказать пару слов о кулаках и о том, почему
большевики объявили кулакам войну. Ведь по марксовым догмам все
крестьяне это мелкобуржуазный класс – и бедняки, и кулаки. Большевикам в
то время нужно было по 2 центнера зерна с гектара обрабатываемых земель, какая им разница, от кого их получить – от бедняков или кулаков? Ведь это
еще вопрос, сумеет ли бедняк обработать землю, а с кулака эти 2 центнера
получались с гарантией. Так что большевиков не устраивало? Ну, были бы
120
колхозы, и рядом с ними кулацкие хозяйства - чем это большевиков не
устраивало, если кулаки были теми, о ком сегодня слагаются легенды –
«исправными хозяевами»?
Но вы видели в описании Энгельгардта, что уже при самом своем
зарождении кулачество не было никакими трудолюбивыми сельскими
хозяевами, и, кстати, Россия так и не увидела от кулаков ни новых пород
скота, ни новых сортов растений, ни новых орудий труда, ни новых
сельскохозяйственных технологий. Это были сельские ростовщики,
обдиравшие крестьян самым гнусным и изощренным способом – заставляя