— Конечно, но они поют ее в память о тебе.
— Эй, — громко прошептала я, отвлекшись, когда Трент дотронулся до меня, подталкивая вперед.
— Никто не смеется, — сказал Трент, но Констанс смотрела на меня так, словно хотела, чтобы она могла. — Думаю, это достойная дань уважения.
— Разве тебе не нужно патрулировать сад? — спросила я, и Дженкс поднялся, отсалютовав мне, прежде чем улететь, низко пригибаясь и петляя среди камней. — В этой песне нет ничего плохого, — сказала я, но внутри меня все сжалось. — Ребенку четверга предстоит многое сделать, — говорилось в детском стишке, и, хотя, некоторые люди утверждали, что это означает «предназначение для великих свершений», другие считали, что автор обращается к детям, которым приходится преодолевать несправедливые препятствия, будь они медицинскими, эмоциональными или простым невезением. В любом случае, песня была грустной, и петь ее было легко. Они увидели в ней меня? Это был спорный комплимент.
— Это хорошая песня, — повторила я, поднимаясь по широким ступеням крыльца. В кухне было темно, и Трент без колебаний последовал за мной, когда я открыла незапертые французские двери. В церкви было тихо, если не считать шума с улицы. Здесь не было ни эльфов, ни соседей по комнате, только пустые тихие столы и гудящий холодильник.
— Мои книги наверху, — прошептала я. — Тритон отдала мне все свои, и хотя у меня их всего четыре, Дали, возможно, положил глаз на одну из них, — сказала я, направляясь по коридору в святилище, Трент следовал за мной по пятам. — Как думаешь, те жемчужины, которые я взяла у Нэша, могут иметь какое-то лей-линейное значение? Они были на нем, когда Констанс выпотрошила его.
Последнее я произнесла довольно язвительно, видя, что вампир была в клетке в руках Трента, но мое внимание переключилось, когда Трент дернул меня обратно.
Прозвучавшее невысказанное предостережение поразило меня. Затаив дыхание, я посмотрела на разномастные диваны и кресла вокруг большого кофейного столика. Там сидела темная тень, сгорбившись, словно от горя. По крайней мере, так оно и было. Мой голос заставил тень поднять голову, и я вздрогнула от его разочарования, от гнева, отразившегося в уголках его губ, когда он бросил яркий цилиндр, который держал в руке, на стол и уставился на меня.
— Ал? — спросила я, замирая от ощущения огромной силы, исходящей от ближайшей лей-линии. Мое сердце тяжело забилось, страх пробежал по спине. Подозрение укоренилось, и я тоже подключилась к лей-линии. Я понятия не имела, почему Ал оказался в церкви, но это был он в изысканном костюме из черного с золотом шелка, с красными кружевами на манжетах и шее. Я никогда не видела его таким раньше и заколебалась, увидев ярость в его красных глазах с козлиным разрезом. Это же Ал, да?
— Э, я рада, что ты здесь, — сказала я, но на самом деле вопрос был в том, почему он сидит в моей гостиной со стопкой книг и пустой клеткой для сверчков с колокольни.
Ал не пошевелился, ничего не сказал. Но ничто не вселяло в меня такого страха, как если бы он был в ярости. Черт побери все до Поворота и обратно. Что я натворила на сей раз?
Я посмотрел на книги, гадая, не новые ли они.
— Эм, мне нужно что-то, чтобы оплатить вход в хранилище. Дали понравился мой сад. Как думаешь, он мог бы дать мне код от хранилища, чтобы иметь доступ к саду в течение года?
— Рейчел? — прошептал Трент, внезапно оказавшись у моего локтя. — Нам нужно уходить.
— Это моя церковь, — раздраженно сказала я. Но следующие слова застряли, когда Ал встал, подобрав полы пальто. Над ним повисла темная дымка, и я подавила дрожь. — Эм, это мои книги? Что? — спросила я, споткнувшись, когда Трент оттащил меня на шаг в сторону.
— Это книги Рейчел, — произнес Ал нараспев, его низкий голос проникал прямо туда, где прятались кошмары в моей душе. — Не твои. Ты этого не переживешь, Оди.
— Он думает, что ты — Ходин, — сказал Трент, бросив взгляд на витражи. У кого-то был мегафон, и они начали подпевать.
— Он думает, что я мертва, — сказала я, затем встала между Трентом и Алом, нацепив на лицо свою самую очаровательную улыбку. — Мне так жаль. Я должна была позвонить тебе после того, как написала маме. Ходин вырубил меня. Я только проснулась. Я была в «Пискари», избегая общения с прессой. Но мне нужно что-то, чтобы…
— Ты, мерзкая мразь, — прорычал Ал. — Я пришел сюда в трауре, чтобы утешиться тем немногим, что ты мне оставил, и обнаружил, что на тебе ее личина? — Он выкрикнул последнее, и я резко остановилась, кровь отхлынула от моего лица, когда я почувствовала, как он снова сильно потянул за лей-линию.