— Но тогда он узнает, что ты мне рассказал, — сказала я с ухмылкой.
— Рейч, — захныкал он, и от него в отчаянии посыпалась фиолетово-зеленая пыльца.
Закрыв глаза, я почувствовала, как расслабляюсь в лей-линии, позволяя ей проходить сквозь меня, и подстроила свою ауру под нее. Этюд сделал то же самое, и за тот промежуток времени, который требуется молекуле, чтобы раскрутиться, мы исчезли, а последний крик Дженкса эхом отдавался в наших мыслях.
Мои легкие наполнились свежим ночным воздухом безвременья. Запели сверчки и травяные лягушки, и я открыла глаза, устремив взгляд в звездное небо.
— Ух ты, — прошептала я, затаив дыхание. Здесь не было городских огней, которые портили бы красоту, не было примитивного огня, который притуплял бы все, кроме самого яркого. «Бис явно так и задумал», подумала я, глядя, как Млечный путь простирается от горизонта до горизонта, серебристый, янтарный и голубой, а миллиарды звезд сияют в туманной, запоминающейся красоте.
Этюд издал низкий стон удовольствия, а затем я ахнула, когда его кожистые крылья опустились, и мы поднялись, желудок скрытило, когда я крепче сжала его, а ветер ударил в лицо.
— Туда, — сказала я, указывая, и его ухо, поросшее седым хохолком, повернулось, он понял, куда я смотрю, по звуку моего голоса. — Спасибо. Трент опаздывает. У него могут быть неприятности.
— Я тоже так думаю, — сказал Этюд, и его тихие слова прозвучали во мне почти с чувством.
— Ты знаешь о сюрпризе? — спросила я, вглядываясь в темный лес в поисках костра Ала, пока мы летели над деревьями, но там ничего не было.
— Знаю.
— И что это? — спросила я, затем выпрямилась, прищурившись на серую дымку, заполняющую углубление, где был — или, скорее, должен был быть — «Даллианс». — Что это? Что? — спросила я, но Этюд уже спускался по спирали, безошибочно направляясь в туманную пустоту.
— Этюд? — позвала я, обеспокоенная тем, что он не собирается останавливаться, в его молчании сквозило нетерпеливое возбуждение, когда он решительно направился к туману. Я ахнула, когда мы внезапно оказались в нем, прохладном и влажном. «Томатный суп?» подумала я, когда кисловатый аромат пробудился в памяти.
— Держись крепче, — предупредил Этюд, и я переместила вес, когда он приземлился, его огромные крылья разогнали клочья тумана, чтобы показать заднюю дверь на кухню моей матери.
— Дерьмо на тосте, оно настоящее, — сказала я, разглядывая: туман справа и слева, ярко-желтая краска на пороге потускнела от грязи. За занавешенным окном над раковиной мелькнули какие-то тени, и, клянусь, я почувствовала запах тостов. Это и есть мой сюрприз? Что делает Трент? Убивает Ходина?
— Если бы я хотела, чтобы Ходин умер, я бы сделала это сама, — прошептала я, обеспокоенно слезая с Этюда. — Неудивительно, что Дженкс проговорился.
Этюд только заурчал, в нем появилась странная скованность, когда он присел на корточки за дверью, навострив уши с белыми кисточками и подергивая львиным хвостом, когда уставился на движущиеся тени.
Встревоженная, я шагнула вперед, но не решалась взяться за ручку. Трент пел.
Я откинулась назад, чувствуя, как выражение моего лица становится пустым, когда его голос звучал все громче и тише, прекрасный и смертоносный, наполненный силой проклятия. В памяти всплыли затуманенные чарами слова, которые он произносил нараспев, поднимаясь и опускаясь, маня. Я знала это проклятие. Именно с его помощью Трент вытащил из меня душу и поместил ее в бутылку. Он сделал это, чтобы спасти мне жизнь, когда мое тело было слишком разбито, чтобы удержать ее. Если бы Трент не держал мою душу, пока тело исцелялось, я бы умерла.
К сожалению, однажды призванная душа снова оставалась уязвимой для призыва, и я почувствовала, что начинаю погружаться в унылую дымку, влекомая его голосом. Медленно глаза закрылись, когда обещание мира проникло в мое сердце.
А потом я подпрыгнула, резко насторожившись, когда кто-то потянул за лей-линию. С силой.
— Поторопись, Каламак! — крикнул Ал, и его голос вырвал меня из-под влияния Трента.
— Ал? — прошептала я. С бешено колотящимся сердцем я распахнула дверь. Если его синапсы были сожжены, ему нечем было защититься от Ходина. Ходин, возможно, и не мог умереть, потому что был закодирован в тульпе. Но Ал мог.
Я застыла на пороге, как вкопанная, когда эльфийская магия потянула меня за собой. Безумное желание вытереть ноги то нарастало, то спадало. Трент стоял перед перевернутым пластиковым столом, окутанный дымкой искрящейся силы, на шее у него была пурпурная лента, обозначающая его статус Са’ана. У его ног сияла магическая спираль, а в руке он держал бутылку — бутылку, в которой хранилась захваченная душа. Ходина?