В Индии вдова должна носить белое. А почему только вдова? Чтобы она не была красивой естественная логика. И она должна обривать голову! Смотрите… как назвать этих ублюдков! Чтобы сделать женщину уродливой, она обрезают ее волосы и не позволяют носить никакой цвет, кроме белого. Они забирают из ее жизни всю красочность. Она не может посещать празднества, даже свадьбу собственного сына или дочери! Сам праздник для нее под запретом.
В тот день, когда моя Нани стала просветленной, я помню — я должен заметить это — было 16 января 1967 года. Я без колебания говорю, что она была моей цервой саньясинкой, она была моей первой просветленной саньясинкой.
Вы оба врачи, и вы хорошо знаете доктора Аджита Сарасвати. Он был со мной почти двадцать лет, и я не знаю больше никого, кто был бы так откровенен со мной. Вы удивитесь, узнав, что он ждет снаружи… и существует большая возможность того, что он почти готов, чтобы стать просветленным. Он пришел, чтобы жить здесь, в коммуне; это было для него сложно, особенно как индийцу, покинуть свою жену, детей и свою профессию. Но он не мог жить без меня. Он готов отказаться от всего. Он ждет снаружи. Это будет его первым интервью, и я чувствую, что это будет и его просветление. Он заслужил это, и заслужил это, преодолев огромные трудности. Быть индийцем и быть полностью со мной — это не простая работа.
Сколько времени?
«Без пятнадцати девять, Ошо».
У меня осталось пять минут. Это так бесконечно прекрасно… Нет, это просто великолепно. Нет, человек не должен быть жадным. Нет, я последовательный человек… последовательно, нет… и помните, что я не говорю «нет» как отрицание. Для меня «нет» - это самое прекрасное слово в вашем языке. Я люблю его. Я не знаю, любит ли его кто-то еще или нет, но я люблю.
Вы рождаетесь пациентами… а я врач. Время пришло. Все должно прийти к полной остановке.
БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ
Хорошо. Первые слова, которые сказал мне Аджит Сарасвати прошлой ночью, были: «Ошо, я никогда не ожидал, что сделаю это». Конечно, те, кто там были, подумали, что он говорит о том, как он пришел жить в ашрам. И это тоже верно, уместно, потому что я помню первый день, когда он приехал, чтобы увидеть меня, это было двадцать лет назад. Чтобы только взглянуть на меня, ему пришлось спрашивать разрешения у жены. Поэтому те, кто были здесь, поняли, естественно, что он никогда не ожидал, что он приедет сюда, оставив своих детей, жену и очень хорошую практику. Оставить все, просто чтобы быть здесь, со мной… это подлинный смысл оставления. Но я понял, он не это имел в виду.
Я сказал ему: «Аджит, я тоже удивлен. Не то, чтобы я никогда не ожидал этого; я ждал этого всегда, надеялся и страстно этого желал, и я счастлив, что ты пришел».
Опять, все подумали, что я говорю о его приезде сюда. Я говорил о чем-то еще но он понял. Я мог видеть это в его глазах, которые все больше и больше становились похожими на глаза ребенка. Я увидел, что он действительно понял, что означает придти к мастеру. Это означает придти к самому себе. Это не может означать ничего другого, кроме самосознания. Его улыбка была совершенно новой.
Я беспокоился о нем: с каждым днем он становился все серьезнее. Я действительно беспокоился, потому что для меня серьезность всегда была грязным словом, болезнью, чем-то более ужасным, чем рак, и, конечно, более заразным, чем любая болезнь. Но я сделал выдох и освободился; груз с моего сердца исчез.
Он один из тех немногих людей, что если бы мне пришлось умереть без них просветленным, тогда бы мне снова пришлось бы запустить колесо, мне бы пришлось снова родиться. Хотя невозможно повернуть колесо… и я ничего не знаю о том, как его повернуть, особенно колесо времени. Я не механик, я не техник, поэтому мне было бы очень сложно снова повернуть колесо… а оно не двигалось с тех пор, как мне исполнился двадцать один год.
Тридцать один год назад колесо остановилось. Теперь все заржавело. Даже если вы нальете туда масла, это не поможет. Даже мои саньясины не смогут с этим ничего поделать — это не колесо роллс-ройса. Это колесо кармы, действия, а в каждое действие заложено сознание. Я покончил с этим. По для такого человека как Аджит, я бы попытался вернуться, чего бы это пи стоило.
Я определил, что покину это тело только, когда хотя бы тысяча и один мой ученик станет просветленным, не раньше. Деварадж, помни это! Это не будет сложно основная работа уже сделана — лишь немного терпения.
Гудия только что сказала, когда я входил, слыша, что Аджит стал просветленным: «Странно, просветление неожиданно возникает повсюду». Оно должно везде возникать, это моя работа. И эти тысяча и один человек почти готовы возникнуть в любое мгновение. Всего лишь небольшой ветерок, и цветок открывается… или первый луч солнца, и бутон раскрывается ему.
Итак, что же это было, что помогло Аджиту? Все эти двадцать лет, что я знал его, я всегда любил его. Я никогда не ударял его — в этом никогда не было необходимости. Даже до того, как я ему что-то говорил, он уже понимал все. Он слышал все до того, как ему говорилось. На протяжении этих лет он следовал за мной так близко, как это только возможно. Он мой Махакашьяпа.
Что вызвало то, что произошло прошлой ночью? Это было из-за того, что он каждое мгновение думал обо мне. В тот момент, когда он меня увидел, все мысли исчезли, а это было единственное, что окружало его, как облако. И я не думаю, что он понял точный смысл своих слов! Для этого требуется время, а слова приходят так неожиданно. Он просто сказал, как будто бы не по своей поле: «Ошо, я никогда не ожидал, что смогу сделать это».
Я сказал: «Не беспокойся. Я всегда был уверен, что рано или поздно, но это произойдет».
Он выглядел немного озадаченным. Он говорил о том, как придти, а я говорил о том, что происходит. Потом, как будто открылось окно, и вы можете видеть как это открылось окно, и он увидел. Он прикоснулся к моим ногам со слезами на глазах и улыбкой на лице. Видеть, как смешиваются и сливаются слезы и улыбка, прекрасно. Это огромный опыт.
Из-за Аджита Сарасвати я не мог закончить историю, которую начал рассказывать. Он был, каким-то образом, за углом так долго, что я привык к нему. Вы помните тот день, когда я говорил об Аджите Мукерджи, известном писателе тантры, авторе книги «Искусство и картины тантры»? Я говорил, и вы можете свериться со своими записями… когда я сказал «Аджит» я не мог сказать «Мукерджи». Для меня «Аджит» всегда означал «Аджит Сарасвати». Поэтому, когда я говорил об Аджите Мукерджи, сначала я сказал «Аджит Сарасва…», потом я исправился. Я начинал говорить «Сарасвати», выговаривая «Сарасва…», потом сказал «Мукерджи».
Он, никак не вмешиваясь, присутствовал прямо за углом, ожидая, только ожидая. Такое доверие редко, хотя вокруг меня есть тысячи саньясинов с таким же благоговением. Знаете ли вы это или нет, значения не имеет; имеет значение - лишь есть благоговение или ею нет.
Аджит Сарасвати — индус, поэтому ему, естественно, легче чувствовать это благоговение, веру. Но он получил образование на Западе; возможно, поэтому он смог близко подойти ко мне. Индийское происхождение и западный научный ум — иметь это вместе — редкое явление, поэтому он уникален.
И, Гудия, придет еще много людей. Да, они неожиданно появятся! Здесь, там, везде. Они должны появиться быстро, потому что у меня не много времени. Но звук человека, появляющегося в пространстве - это не звук поп-музыки, это даже не классическая музыка; это чистая музыка, ее невозможно классифицировать… ее даже нельзя услышать, а можно только почувствовать.
Вы видите бессмыслицу? Я говорю о музыке, которую надо почувствовать, а не услышать. Да, об этом я говорю; вот, что такое просветление. Все становится тихим, как будто лягушка Басе никогда не прыгала в тот старый пруд… никогда, никогда… как будто пруд оставался без ряби всегда, вечно отражая небо, оставаясь незамутненным.