Если бы однажды Иуда набрался смелости и посмотрел в глаза Иисуса, тогда не было бы распятия и крестианства - я имею в виду христианство. Это мое название христианства. Иуда был хитрым.
Иисус был таким простым, что вы могли бы назвать его «глупцом». Это то, что Федор Достоевский сказал в одном из своих романов, в «Идиоте».
Хотя он не был написан в защиту или против Иисуса, Достоевский был так наполнен духом Иисуса, что иногда тот появлялся. Главный герой романа «Идиот» это никто иной, как Иисус. Его там не упоминают, также вы не найдете и ссылок на него, но если вы прочитаете его, что-то найдет отзвук в вашем сердце, и вы согласитесь со мной.
Это будет не согласие головы, это будет согласие более глубокое, чем-то куда может проникнуть воображение, в самом стуке вашего сердца настоящее согласие.
БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Мне придется ходить кругами, круги за кругами, вот так идет жизнь. И так же в моем случае. За пятьдесят лет я прожил, по крайней мере, пятьдесят жизней. Па самом деле, я ничего больше не делал, кроме как жил. У других людей много занятий, но с самого моего детства я оставался бездельником, ничего не делая, просто живя. Когда вы ничего не делаете кроме жизни, тогда, конечно, жизнь принимает совершенно иное измерение. Она больше не горизонтальна, она имеет глубину.
Девагит, хорошо, что ты никогда не был моим студентом, иначе ты не смог бы быть дантистом. Я был бы последним человеком, который выдал бы тебе сертификат. Но здесь ты можешь смеяться и хихикать, думая, что я так расслаблен, нет проблем. По помни, даже если я буду мертвым, то выйду из могилы, чтобы накричать на тебя.
Я не сделал ничего в смысле заработка, обладания большим банковским счетом, становления сильным в политическом смысле человеком. Я жил по-своему, и в этой жизни, обучение было важной частью. Поэтому, даже здесь, простите меня, я не могу забыть это: я всегда мастер. Вы знаете, я знаю, каждый в этой комнате знает, что вы ниже меня, а я на дантистском кресле вы нет. Если я хихикаю, это можно простить: «Ага! Старик наслаждается самим собой!» Даже Яшу наслаждается этой мыслью, а она серьезная женщина, очень серьезная. С женщинами, если они учителя, машинистки, няни, происходит что-то не так. Они неожиданно становятся такими серьезными.
Да, Ева не была серьезной, Адам был. Змей никогда бы не убедил; его. На самом деле, он много раз пытался, о чем говорят египетские истории, и они намного более подлинны, чем библейский вариант. И более древни. Они говорят, что змей попытался использовать Адама, но не смог поймать его. В конце концов, он обратился к Еве. Змей добился успеха с первой попытки. С тех пор, все продавцы и рекламодатели направляют свои усилия на Ев. Они даже не замечают бедного мужчину, который должен платить за все, что покупает Ева. Это его проблема, так почему же они должны беспокоиться об этом?
Почему дьявол добился успеха с ней с первой попытки? По простой причине, что ее ум не был деловым. Она не была серьезной, смеялась над шутками дьявола, весело разговаривала - я полагаю, сплетничала. А когда вы сплетничаете с дьяволом, он непременно победит вас. Если вы смеетесь над его шутками, тогда он знает способ, он может подобраться к самому вашему существу. Так он убедил бедную Еву.
С тех пор, я думаю, что женщины утратили само свое качество быть веселыми. Даже если они смеются, это приглушенный смех. Даже когда они смеются, то прикасаются руками к лицу, как будто кто-то может увидеть огромную работу, которую с ними проделал дантист. Но здесь, в этой комнате, нет необходимости быть серьезными. И хорошо, что сегодня, впервые, Яшу засмеялась так отчетливо, что я услышал. А почему она смеется? Она смеется, потому что бедного Девагита бьют. Естественно, она смеется и говорит мне: «Дайте ему хорошего шлепка, еще одного!» Нет, этого достаточно, иначе я собьюсь с пути.
Вот, что я говорю: «что жизнь это круг в круге, который находится в свою очередь в круге - также было и в моей жизни». Я не жил так, как ожидается, что человек проживет свою жизнь. Я ничего больше не сделал. Да, я просто жил и ничего больше не делал, но этого слишком много: одно мгновение это почти вечность! Только подумайте об этом…
Поэтому я буду продолжать жить так, как жил. Вам придется согласиться со мной, другого пути нет. Я никогда ни под кого не подлаживался, поэтому я не знаю, как это делать, и даже если я попытаюсь научиться, сейчас уже слишком поздно. По у вас это получается.
Я не подлаживался под своего отца, мать, дядей, которые все любили меня и помогали мне; не подлаживался ни под своих учителей, которые не были моими врагами, ни под профессоров, которые всегда хотели помочь мне, несмотря на меня. По я ни под кого не подлаживался, они все подлаживались под меня. Теперь уже слишком поздно. Теперь это нельзя изменить. Это было, и остается, односторонним действием.
Вы можете подладиться иод меня, я доступен. Но я не могу подладиться под вас по двум причинам: первая вы недоступны, вас нет. Даже если я постучусь в вашу дверь, внутри никого не будет - и соседи скажут мне, что человека никогда не было видно. Дверь заперта. Кто ее запер? Никто не знает. Где ключ? Возможно, потерян. И даже если бы я смог найти ключ или сломать замок, что намного проще, какой бы был смысл? Человека внутри дома нет. Я бы не нашел вас там, вы всегда где-то еще. Так как же найти вас и подладиться под вас? Это невозможно.
Во-вторых, даже если бы это было возможно, просто ради спора, я не могу сделать это. Я никогда этого не делал. Я не знаю этот механизм. Я до сих пор просто дикий мальчик из деревни.
Только вчера ночью мой секретарь плакала и говорила мне: «Почему ты веришь мне, Ошо? Я не достойна этого. Я даже не достойна того, чтобы показывать тебе свое лицо».
Я сказал: «Кто беспокоится о достоинстве и недостоинстве? И кто должен решать? Я, по крайней мере, не собираюсь делать этого. Почему ты плачешь?»
Она сказала: «Только мысль о том, что ты выбрал меня, чтобы выполнять твою работу… это такое большое задание».
Я никогда сам ничего не сделал, полому, естественно, что я никогда не беспокоился о том, сможет ли она сделать это или нет. Я просто говорю ей: «Слушай», и, конечно, когда я что-то говорю, она должна слушать. Сможет ли она сделать что-то — это не моя проблема, но и не ее. Она может, потому что я так сказал. Я сказал это, потому что я ничего не знал об управлении.
Вы видите, как прекрасно я выбрал ее? Она подходит. Я не подхожу.
Моя бабушка всегда беспокоилась. Снова и снова она говорила: «Раджа, ты будешь неприспособленным к жизни. Я говорю тебе, что ты всегда будешь неприспособленным к жизни».
Я обычно смеялся и говорил ей: «Само слово «неприспособленный» так прекрасно, что я влюбился в него. Теперь, если я приспособлюсь к жизни, помни, я ударю тебя по голове — и когда я говорю это, ты знаешь, что я имею в виду. Я действительно стукну тебя по голове, если ты будешь жива. Если ты умрешь, я приду к твоей могиле, и обязательно сделаю что-нибудь мерзкое. Ты можешь поверить мне».
Она смеялась еще больше и говорила: «Я принимаю вызов. Я снова говорю, что ты навсегда останешься неприспособленным к жизни, буду ли я живой или мертвой. И ты никогда не сможешь ударить меня по голове, потому что ты никогда не сможешь приспособиться».
И она была права. Я был неприспособленным во всем. Б университете; когда я преподавал, я никогда не присоединялся к другим, чтобы сфотографироваться. Вице-канцлер однажды спросил меня: «Я заметил, что вы единственный член коллектива, кто никогда не приходит для ежегодной фотографии. Все остальные приходят, потому что фотографию публикуют, а кто же не хочет, чтобы она была опубликована?»
Я сказал: «Я не хочу, чтобы мою фотографию публиковали не вместе с таким количеством ослов. Л эта фотография навечно останется пятном на моем имени, извещая, что однажды я был связан с этой компанией».