На следующий день телефон снова начинал звонить. Если вчера приезжало сто человек из двухсот обзвоненных, то на второй день приезжало только пятьдесят. Снова они находили объявление, висящее на двери: «Собрание откладывается» — нет даже «извините». Там никого не было, кто бы мог сказать «извините», только доска. И это продолжалось, а на четвертый, или на седьмой день он появлялся. Я говорю про Гурджиева.
Из первых двухсот людей до того времени оставалось всего четверо. Он смотрел на них и говорил: «Теперь я могу сказать то, что хотел, а все те люди, которых я никогда не хотел здесь видеть, пропали сами. Это действительно великолепно, остались только те, кто достойны слушать меня».
Манера Гурджиева была иной. Это тоже манера, но только одна; их существует много. Я всегда уважаю и люблю то, что дает результаты. Я верю в определение Гаутамы Будды, что «правда — это то, что работает»
Теперь, зто странное определение, потому что иногда может сработать и ложь, и я знаю, что часто правда совершенно не работает; работает ложь.
По я согласен с Буддой. Конечно, он бы не согласился со мной, но я щедрее, чем сам Гаутама Будда. Если что-то работает, дает хорошие результаты, какое это имеет значение, была ли это в начале правда или ложь? Имеет значение конец, окончательный результат. Я могу не использовать метод Гурджиева, потому что я никогда не использую ничей метод, хотя люди верят в противоположное. Да, я притворяюсь. Я использую только то, что работает, чье - совершенно не имеет значения. Истина ни моя, ни ваша.
Этот третий человек, я люблю его. С первого мгновения, как мы увидели друг друга, мы признали друг друга. Он был единственным из трех флейтистов, который прикоснулся к моим ногам до того, как Баба сказал ему об этом. Когда это произошло, Баба сказал: «Это что-то! Харипрасад, как ты мог прикоснуться к ногам ребенка?»
Харипрасад сказал: «Разве есть закон, запрещающий это? Это преступление прикоснуться к ногам ребенка? Мне понравилось, я полюбил, поэтому я прикоснулся к его ногам. И это не твое дело, Баба».
Баба был действительно счастлив. Он всегда был счастлив с такими людьми. Если Панналал Гхош был овцой, Харипрасад был львом. Он прекрасный человек, редкий, прекрасный человек. Третий — я имею в виду Сачдеву; я не люблю даже произносить его имя он не причинил мне никакого вреда, но, тем не менее, само имя - и я вижу его уродливое лицо. Л вы знаете мое уважение к красоте. Я могу простить все, что угодно, но не уродство. А когда есть уродство не только тела, но и души, тогда это слишком. Он был полностью безобразен.
Что касается этих флейтистов, мой выбор — Харипрасад. В его флейте соединена красота обоих других, и, тем не менее, он не похож ни на Панналала Гхоша — слишком громкого и напыщенного — он не такой острый, чтобы резать и причинять вам боль. Он мягок как бриз, холодный бриз летним вечером. Он как луна; свет есть, но он не горячий - прохладный. Вы можете почувствовать его прохладу.
Харипрасад должен считаться величайшим флейтистом, который когда-либо рождался, но он не очень известен. Он не может быть таким, он очень смиренный. Чтобы быть известным, вы должны быть агрессивным. Чтобы быть известным, вы должны бороться в амбициозном мире. Он не боролся, и он - последний человек, который будет бороться, чтобы его признали.
По Харипрасад был признан таким человеком, как Пагал Баба. На-гал Баба также открыл несколько других, кого я опишу позднее, потому что они тоже вошли в мою жизнь через него.
Это странно: Харипрасад был совершенно мне неизвестен до тех пор, пока Пагал Баба ни представил его мне, а потом он так заинтересовался, что приходил к Пагал Бабе, только чтобы посетить меня. Однажды
Пагал Баба, шутя, сказал ему: «Теперь ты не приходишь ко мне. Ты знаешь это, я знаю это, и человек, к которому ты приходишь, знает это».
Я засмеялся, Харипрасад засмеялся и сказал: «Баба, ты прав».
Я сказал: «Я знал, что Баба рано или поздно упомянет об этом». И в этом была красота этого человека. Он приводил ко мне многих людей, но не позволял мне даже благодарить его. Он сказал мне только одно: «Я всего лишь выполняю свой долг. Я прошу только об одном одолжении: когда я умру, ты разожжешь мой огонь?»
В Индии это считается очень важным. Если у человека нет сына, он страдает всю свою жизнь, потому что кто зажжет костер на его похоронах? Это называется «разжечь огонь».
Когда он спросил меня, я сказал: «Баба, у меня есть мой собственный отец, и он будет очень зол и я не знаю твою семью; возможно, у тебя есть сын…»
Он сказал: «Ни о чем не беспокойся, ни о своем отце, ни о моей семье. Это мое решение».
Я никогда не видел его в таком настроении. Я знал, что его конец очень близко. Он не мог терять время даже на обсуждение.
Я сказал: «Хорошо, я не спорю. Я разожгу твой костер. Не имеет значения, будет ли возражать мой отец или твоя семья. Я не знаю твою семью».
Случайно Пагал Баба умер в моей деревне. По, возможно, он организовал это — я думаю, он подстроил это. И когда я начал его похороны, разжигая костер, мой отец сказал: «Что ты делаешь? Это может быть сделано только старшим сыном».
Я сказал: «Дада, позволь мне сделать это. Я дал ему обещание. Что касается тебя, я не смогу сделать это; это сделает мой младший брат. На самом деле, он твой старший сын, не я. Я не принадлежу семье, и никогда не буду. На самом деле, я всегда был неприятностью для семьи. Мой младший брат, второй после меня, разожжет твой костер, и он позаботится о семье».
Я очень благодарен своему брату, Виджаю. Он не смог пойти в университет только из-за меня, потому что я не зарабатывал, а кому-то надо было обеспечивать семью. Другие мои братья тоже пошли в университет, и их расходы тоже надо было оплачивать, поэтому Виджай остался дома. Он действительно принес себя в жертву. Это просто удача иметь такого прекрасного брата. Он пожертвовал всем. Я не хотел жениться, хотя моя семья настаивала.
Виджай сказал мне: «Бхайя» — бхайя означает «брат» — «если они слишком тебя мучают, я готов жениться. Только обещай мне одну вещь: тебе придется выбрать девушку». Это было организованная свадьба, как и все свадьбы в Индии.
Я сказал: «Я могу это сделать». Но его жертва тронула меня, и это мне очень помогло. Как только он женился, обо мне совершенно забыли, потому что у меня были другие братья и сестры. Когда он женился, жениться нужно было другим. Я не был готов заниматься никаким делом.
Виджай сказал: «Не беспокойся, я готов выполнять любую работу». И с очень раннего возраста ему пришлось заниматься очень земными вещами. Я бесконечно благодарен ему. Моя благодарность ему огромна.
Я сказал своему отцу: «Пагал Баба попросил меня, и я обещал ему, поэтому я должен разжечь костер. Что касается твоей смерти, не беспокойся, там будет мой младший брат. Я тоже там буду, но не как твой сын».
Я не знаю, почему я сказал это, и что он подумал, но это оказалось правдой. Когда он умер, я был рядом. Па самом деле, я позвал его жить со мной, чтобы мне не нужно было ехать в город, где он жил. После смерти моей бабушки я никогда не хотел туда возвращаться. Это было другое обещание. Мне приходилось выполнять столько обещаний, но к настоящему времени большую их часть я исполнил. Осталось всего несколько обещаний.
Я сказал своему отцу, и я присутствовал при его погребении, но не мог разжечь огонь. И, конечно, я присутствовал не как его сын. Когда он умер, он был моим учеником, саньясином, а я был его мастером.
Стоп.
БЕСЕДА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Пагал Баба в свои последние дни был постоянно беспокоен. Я мог видеть это, хотя он ничего не говорил, и никто больше не замечал это. Возможно, никто больше не осознавал, что он беспокоился. Это было не из-за его болезни, старости или приближающейся смерти, они абсолютно не существовали для него.