Джек Уолли, галактический бродяга, овладел керимским языком в совершенстве, и он мог говорить на нем безо всякого акцента. Внешне он также выглядел абсолютно неотличимо от пограничника-хвостовика. И все же искусство ходьбы с мечом, покачивающимся у бедра, все еще оставалось ему недоступным.
Падать Джек также научился великолепно, что он тут же и проделал. Меч коварно выскользнул из ножен и воткнулся в землю возле его перепугавшихся между собой ног. Джек с трудом засунул его обратно. Куда делось теперь его достоинство? Он почувствовал, что его штаны отчего-то намокли сзади. Обследовав их рукой, он обнаружил грязную воду, согнутое растение и край каменного кувшина. Как же он, собственно говоря, очутился в этом цветочном горшке? Джек попытался встать, но колени уперлись ему в подбородок, и он провалился обратно еще глубже.
Он мог видеть перед собой каменную балюстраду, вымощенную плитками аллею и пеструю изгородь из цветов. На лужайке, которая виднелась сквозь цветочный экран, валялся разобранный на части оранжевый механический садовник, сверкая на солнце выдранными шестеренками и проволочными катушками.
— Я ведь тебя предупреждал, — торжественно произнес Уолли. — Ты не можешь сказать, будто я не предупреждал тебя. И поделом! Ржавая железяка, ты еще имела налг… наглость поднимать на меня свои грабли!
Он погрузился в размышления, продолжая сидеть на прежнем месте и не чувствуя неудобства от сырости.
Да и что он мог поделать?
Джарфон из Тривеса, одетый неброско, но изысканно, и с вежливой улыбкой на устах вышел на вымощенный плитками двор. Его сопровождали двое или трое мужчин и пара женщин, — размытое пятно разноцветных одежд, оживленно жестикулирующих рук и сверкающих драгоценностей надвигалось на Уолли.
А он сидел и думал.
Джарфон из Тривеса заговорил на великолепном керимском:
— Как мило с вашей стороны заняться ремонтом садовников. На моей памяти никто уже не умел управляться с ними. Это все, что осталось от древней эпохи механизмов.
В ответ раздался невнятный голос, говоривший на не совсем правильном керимском. Он принадлежал человеку, склонившемуся над садовником.
— Я занимаюсь этим с удовольствием, Джарфон. Приятно сделать что-нибудь своими руками.
И тут… тут Уолли просто глазам своим не поверил. Он изо всех сил пытался разлепить веки и сфокусировать зрение. Кругом плыли светлые и темные пятна. В мозгу его словно копошились чьи-то пальцы. В желудке урчало. В ушах стоял шум. Губы отвисли. Из носа текло. Пальцы, обдирая кожу, судорожно царапали по камням.
Что это было — дьяволы или ангелы, правда или ложь, сон или явь?
— Какого черта ты возишься с этим оранжевым зомби, когда нам нужен межзвездный передатчик, — произнес женский голос.
— Да здесь не из чего сделать даже элементарную рацию, черт побери, и ты прекрасно знаешь об этом, Мэйзи! А теперь приподними-ка свою задницу и подай мне вон тот ключ.
Керимский? О нет… Her, нет, нет! Они говорили на старом добром галактическом пиджин-инглиш. Говорили как люди, которые привыкли путешествовать между звездами, расталкивая тусклые шарики планет огненными хвостами космических кораблей. От их разговора веяло домом.
Уолли попытался заорать радостное приветствие. Ему хотелось выбраться из поглотившего его цветочного горшка, смахнуть с лица налипшие лепестки и заключить этих людей в дружеские объятия. Но по какой-то странной причине он сумел всего лишь подвигать пальцами и беззвучно пошевелить губами.
— На, держи, — сказала девушка.
— Я знаю, что я хотел бы сделать с этим! — отозвался мужчина. — О, я знаю, знаю! Мы — обученные на смерть, вот кто мы такие! Брошенные, словно червяки, умирать на этой вонючей планете… отрезанные от дома и ото всего, что делает дом настоящим домом, — от игр, от виски, от веселого смеха…
Раздался другой мужской голос, жесткий и в то же время жалобный:
— Почему бы тебе не заткнуть свой глупый рот и не заняться делом? Мы все знаем, кто виноват, и твое нытье ничего не изменит. — Последовал тяжелый вздох. — Мы застряли на этой Богом забытой планете, и ничего тут не поделаешь!
Уолли еще раз попытался вырваться из цепких объятий цветочного горшка. И снова он лишь слегка дернулся и всхлипнул.