Поводья его коня были ослаблены и прицеплены к седельной луке.
Кроч не произнес ни единого слова благодарности или упрека, и Уолли никак не мог понять реакции своего товарища. Он так до сих пор и не разобрался в особенностях душевного устройства этих людей. Был ли Кроч рассержен? Встревожен — да, он умел скрывать свои страхи ото всех, кроме себя. Но рассержен… К Крочу опять вернулись свойственные его натуре неистовство, удивительная живость и готовность к действию, и это явно свидетельствовало по крайней мере о том, что злость его направлена не на Уолли.
Кортеж продолжал свой путь.
Спустя еще четыре дня они подошли к краю пустыни.
В последние дни признаки ее приближения становились все более явственными — чахлые деревья, грубая трава, сухость, вызывавшая у всех болезненную жажду, извилистые песчаные косы, отчаянно скрипевшие под копытами лошадей. И наконец перед ними раскинулась сама пустыня — зловещий прообраз будущего Керима. Стрелка компаса упрямо указывала на далекий горизонт, в некую точку, лежащую за этим безжизненным пространством.
У последнего ручья все бутылки и мехи для вина были заполнены водой. Провизии у них осталось дней на шесть или даже на девять — при экономном расходовании. Корма для лошадей могло хватить и на более долгий срок. Джарфон из Тривеса приподнялся в стременах и оглянулся назад на растянувшуюся колонну. Затем картинным и романтическим жестом, соответствовавшим драматичности момента, он выхватил меч, высоко вознес его над головой и простер вперед к далекому горизонту в направлении, указанном стрелкой компаса.
Маленькая колонна обреченно ступила на землю пустыни.
Уолли плохо запомнил этот переход. Палящее солнце и раскаленный песок, обжигающее седло и раскалывающаяся от жара голова — это был мир огня, мир бушующего повсюду пламени, проникавшего своими смертоносными золотыми лучами до самого мозга. Тело Джека испытывало ужасные мучения, но он ехал вперед и вперед, зная, что должен продолжать борьбу, поскольку для него, так же как и для всех остальных, другого выбора не было. В его сознании этот переход стал смешиваться с плаванием на галере «Лунный цветок». Он как будто снова крутил гребное колесо, в ушах его опять раздавалось повелительное «динь-динь», а по спине прохаживался кнут господина Хлыста. Язык его распух, на ребрах похрустывал высохший пот, но он продолжал упрямо двигаться вперед.
Он молил Пи-Айчена обратить песок в воду, но тот так и оставался песком — твердым, хрустящим и сухим.
В отчаянии, не заботясь уже больше ни о чем, он просил Пи-Айчена превратить горсть песка в вездеход на ядерном топливе с большими колесами и гусеницами. Он умолял дать ему «Ленд-Ровер» с двигателем внутреннего сгорания. Он униженно клянчил какой-нибудь летательный аппарат или любое механическое транспортное средство — что угодно, лишь бы оно облегчило его мучения. Но с тем же успехом он мог просить о межзвездном передатчике.
Люди падали и умирали. Процессия неуклонно продвигалась вперед.
Так, под палящим солнцем, прошло шесть дней. На седьмой день копыта лошадей, состоявшие теперь из жидкой бронзы и расплавленного золота, начали издавать странный звук. Бесконечное мягкое шуршание сменилось твердым и уверенным цоканьем.
Глаза путешественников тускло заблестели в удушливой тени капюшонов. Кто-то попытался заговорить и зашелся кашлем, прочищая пересохшую глотку. Кто-то от неожиданности свалился с лошади и теперь стоял, потирая руками колени. Уолли тяжело поднял голову, словно на его шее покоился череп из свинца. Перед ним расстилался песок — песок, разноцветными волнами покрывавший мощеную дорогу. Твердую, каменистую дорогу, уродливую и изрытую колдобинами, грозившими путнику вывихнутыми лодыжками, но все же — дорогу…
Дорога.
Здесь, в самом центре пустыни.
Паломники — эти бездомные бродяги, затерявшиеся в песках, — сгрудились вместе и напряженно вглядывались вдаль. Их одолевали тревожные мысли.
Впереди была лишь мерзость запустения. Они уже видели нечто подобное и прежде — страшные судороги измученной земли в Кратере Безумия, разоренные города на дьявольском побережье — и все же оказались не готовыми к тому, что предстало их взорам. Впереди из земли торчали какие-то балки, словно высохшие пальцы скелета, разломанные куски каменной кладки беспорядочно громоздились друг на друга, будто исхлестанные гигантским кнутом, а поверхность пустыни была изрезана трещинами, в которых царила опасная и пугающая тьма. Само отсутствие связи между этими изолированными друг от друга останками усиливало впечатление от масштабов разрушения. Где-то в глубинах сознания возникало представление о мужчинах и женщинах, о городе с его шумной суетой, о некогда бившей здесь ключом жизни, в конце концов растраченной до последней капли, изгнанной, вычеркнутой из списка значительных событий, ушедшей в глубь времен и там исчезнувшей.